Онлайн книга «Азъ есмь Софья. Царевна»
Афанасий Ордин — Нащокин плох, не знаю, сколько проживет. Все‑таки Симеон забрал одну жертву. Афанасий до последнего пытался успокоить толпу, так что я решила, как только появится Воин — выдам за него тетку и будь, что будет. Он заслужил. В остальном же — верь, я не одна сейчас за тобой стою, все Романовы за мной, и Милославские нас поддерживают, Стрешневы, Морозовы… много кто за нас. Мы справимся. Береги себя, родной мой. И приезжайте, как только сможете. Жду и тебя, и Ванечку, тысячу раз обнимаю вас и целую. Твоя сестрица Соня. Алексей закончил читать письмо, посмотрел на Ивана Морозова. — Вань… К чести друга — тот все понял мгновенно. — Тебе надо ехать. И дай сюда списки. Лист с именами перекочевал из одних рук в другие. — Сейчас я этим займусь. Возьмем без суеты, допросим, а назавтра ты и уедешь. — Я? — Я останусь. Здесь будем и я, и Ян — этого хватит. У него опыт, а я буду наши интересы блюсти. — Ванька, что бы я без тебя делал? — Да то же самое, — Иван махнул рукой. — Сейчас будем тебя собирать — и махнешь домой с отрядом. Думаю пару сотен казаков… — Вань, мне пятьдесят человек хватит. Но тут Иван полыхнул глазами, на миг став ужасно похожим на свою мать. — Государь, хочешь — казни, а только меньше, чем двести человек — не соглашусь! Крым до конца не зачищен, татары бродят… Алешка, ты сам пойми! Ну как я могу?! Я ж тут изведусь! Алексей Алексеевич махнул рукой. — Ладно. Переговоры на тебе, я домой… ох, черт! Ведь знал же, что отец зря к себе эту гниду подпустил! Знал!!! — Надо было его еще когда удавить, — зло процедил Иван. Мужчины переглянулись. Да, иезуитов они теперь никогда не простят. * * * Купеческий караван медленно тащился по лесной дороге. Всхрапывали лошади, покрикивали возницы, переговаривались охранники… Все было тихо, мирно и спокойно. Тимофей сидел на облучке, крепко сжимая в мозолистых руках вожжи. Смирная лошадка Плюшка перебирала копытами. Хорошо… Хорошо, что удалось наняться к купцу Севастьянову — тот и на охрану не скупится, и с деньгами не обманывает. Хорошо, что скоро их путешествие подойдет к концу — уж дня три до Москвы осталось. И домой. А дома жена любимая, детки… и это тоже хорошо. И спокойно… Было, ой, было. Это только в детских сказках тати выскакивают на дорогу с воплем 'Кошелек или жизнь!'. В жизни они просто выскакивают, повалив по паре деревьев — спереди и сзади каравана, чтобы лошади не смогли никуда деться. Лошади‑то смогли бы, да телеги с товарами куда? Да еще сначала стреляют, стремясь если и не попасть, так напугать людей… Тимофею повезло — он уцелел при обстреле, но тут же скатился под телегу. А что? Не герой он, вовсе даже не герой. Его дело — телегу вести, а сражаться — дело охранников. Лучшее, что он может сделать — это спрятаться и не мешать. Бой разворачивался явно не в пользу купца. У разбойников оказалось почти двойное преимущество в численности — и это явно была не обычная банда из голодных мужиков, а крепко спаянная ватага, где каждый знал свое место… Клинки сверкали, люди падали… и перевес был в пользу татей. Тимофей уже успел попрощаться с жизнью, когда над лесной дорогой пронесся лихой разбойничий свист. Только вот свистели не разбойники. В бой вступила третья сила. Отряд в два десятка конных всадников, с разлету перемахнув бревна, принялся резать, рубить и кромсать татей. Тимофей испуганно крестился под телегой. Кричали люди, ржали и хрипели кони, звенело железо… Все было кончено примерно через двадцать минут. Больше двух десятков татей было зарублено, остальные обезоружены, избиты и повязаны веревками. Тимофей понял, что можно вылезать. Всадники спешивались, оглядывались по сторонам, двое из них, совсем мальчишки еще, принялись помогать охране. Откуда‑то появились большие берестяные короба, а из них свертки ткани, мази и какие‑то зелья, с помощью которых парнишки и занялись ранами. — Благодарствую, спасители! Анфим Севастьянов тоже уцелел в схватке, хотя и получил несколько ударов. Один глаз у него заплыл, из носа явно текла кровь, темной струйкой сбегая по усам к светлой бороде и теряясь в ней, но выглядел мужчина чуть спокойнее, здраво рассудив, что враг татей — его друг. Ему ответил молодой мужчина, лет двадцати пяти, в простом кафтане зеленого цвета. — Не нас благодари — государя. Он распорядился. — А откель вы такие… добры молодцы? Анфим выспрашивал осторожно, чтобы не нарваться, но командир улыбнулся, разгладил усы…. — Царские мы! Тимофей облегченно перевел дух. Слава те, Боженька! Сподобил прислать служивых людей на помощь! — А как же… — Царевна повелела ездить по дорогам и чистить их от разбойничьих шаек. Пойманных — на строительство канала али дорог. А вас мы до деревни проводим. Тут она недалеко, к вечеру доберемся… Тимофей еще раз перекрестился. Потом уже он расспросит одного из воинов, как царевна их сюда направила. И услышит, что на Москве чуть бунта не случилось. Стрельцов уйму казнили, а они вот, смогли вымолить прощение, но при условии. Были временно расформированы на десятки и отправлены вот так вот, по дорогам, под приглядом. Ловить татей и тем зарабатывать себе прощение. Выслушав это, Тимофей поставил себе обязательно помолиться вечером за царевну. А еще — сходить и поставить свечку в церкви за ее здоровье, как до Москвы доедут. Вот ведь как жизнь‑то оборачивается? Не приказала б она, глядишь, и в живых его б не было. Так вот, все, что Бог не делает, все к лучшему… И неисповедим промысел его… * * * — Государыня! Дозвольте! Софья поглядела на Василия Голицына. Поговорить? Конечно, она едва на ногах стояла от усталости, но… благодарной она тоже быть могла. Василий Голицын, получив от нее профилактическую взбучку, преисполнился если и не уважения, то… Так часто бывает в жизни, но, к сожалению, не все женщины об этом помнят. Тех, кого они подчинили своей воле, мужчины забывают на второй же день после победы. Тех же, кто остался для них загадкой, вещью в себе, или просто повел себя как‑то нелогично, не так, как ожидалось, могут помнить долгие годы. Добейся Голицын своего — мигом бы принялся вертеть Софьей на свой вкус, не слишком заботясь о ее чувствах. Получив резкий отпор — он принялся уважать женщину. И сейчас поддерживал ее, как только мог. Не раз девушки доносили Софье, что Голицын громче всех кричит в ее защиту, а поскольку рода он был не худого, к нему прислушивались. |