Онлайн книга «Часы с лягушкой»
|
– И на каком основании? – Вот это вас уже никак не касается. Это совершенно внутреннее дело Министерства внутренних дел». Так красиво ответил Иван Трофимович и положил трубку. Установить, кто ему звонил и откуда, не удалось. У современных жуликов большие технические возможности. – И что будет? – спросила мама. – И за что тебя уволили? – В свое время узнаешь. Мы с Алешкой тоже об этом узнали в свое время. К сожалению, не сразу. Дома у нас началась какая-то странная жизнь. Все время какие-то секреты, шепотки, недомолвки. У нас так никогда не было, никаких секретов друг от друга. Даже Алешка не всякий раз вымарывал в дневнике записи о «плохом поведении в классе и в рекреации». Впрочем, он их не столько вымарывал, сколько исправлял. Закрашивал мазилкой «вредную» запись, сделанную Любашей, и поверх нее писал другую. Лешка, я говорил, здорово рисует. И поэтому, наверное, здорово может скопировать любой почерк. Правда, «правильнописание» у него хромает больше, чем у Винни-Пуха. Однажды мама прочитала вот такую запись: «Расказзал на уроки пра варону и лисицию. Атлична!» – и задумчиво сказала: – Что такое случилось с Любовь Сергеевной? Может, заболела? – Да, – сказал Алешка, забирая дневник. – Она чихает, и у нее рука от этого дрожит. – Чеххает и дражжит, – вздохнула мама. Обошлось без угла и «подзатылка». Как-то все это странно. Как-то тревожно. Через несколько дней папа опять собрался в командировку. На этот раз надолго, как он сказал, почему-то глядя в сторону. В прихожей, куда мы все вывалились проводить его, он не пошутил, как обычно, только обнял маму и кивнул в нашу сторону: – Ты им все правильно объяснишь, да? Мама как-то странно взглянула на нас и стала поправлять свои красивые волосы вздрагивающей рукой: – Не беспокойся, Сережа. Они все поймут, они не дурачки. И папа ответил тоже странно: – Вот это меня и тревожит. Берегите маму, – сказал он нам. – Что бы она вам ни сказала, это все будет правильно. Но вы ей не верьте. Опять странные слова… И с этими странными словами папа ушел. Вернее, уехал на той же красной машине с кожаным верхом. И дом наш сразу опустел. И елки нет, и папа уехал. И мама ушла в ванную. – Плакать пошла, – деловито сказал Алешка. – Ты давай, Дим, ее слушайся. – А ты? – Как получится. – Он сказал это так серьезно и сурово, что я даже насторожился и схватил его за ухо. – Пусти, – спокойно сказал Алешка, – мама идет. Неужели он опять что-то узнал раньше меня, что-то очень важное? Мама вышла из ванной спокойная и с накрашенными ресницами. Мы втроем пошли в нашу комнату и уселись на Алешкину тахту. – А все-таки пусто без елки, – ровным голосом сказала мама. Будто хотела сказать, что пусто без папы. – Зато, – сказал Алешка, – она теперь в родной среде. В снегу по колено. Мама притянула его к себе и по привычке попыталась пригладить его хохолок на макушке. То восклицательный, то вопросительный, то возмущенный. Но никогда – растерянный. – А чего это ты часы здесь повесил? – спросила его мама. – Почему не убрали? – Пусть побудут с нами, – сказал Алешка. – Папа когда вернется? – Не знаю. Часов в десять, – машинально ответила мама. Алешка снял часы со стенки и перевел стрелки на без пяти десять: – Будем ждать. Вот так в нашей семье начался новый отсчет времени… Сумрачно как-то. Тревожно. Что-то мне не по себе. Что-то как-то не так. И дело, я это чувствую, вовсе не в папиной командировке. Он и раньше, бывало, уезжал надолго. Правда, в этот раз он уехал как-то странно. Мне даже показалось тогда, в прихожей, что у него какие-то виноватые глаза. Но что-то еще не дает покоя. Вроде мелкой занозы. Так-то ее не чувствуешь, а как заденешь – сразу колко царапнет. И тетя Зина каждый вечер с мамой на кухне шепчется. А тут еще Ирка Орлова пристала: – Димон, расскажи мне про Базарова, сочинение скоро. Он плохой или хороший? – Когда как. Эту Ирку я раньше не замечал. Да и как ее заметишь, у нее столько дел. Ходит на музыку, на прыжки в воду, на спортивные танцы, в консерваторию, на выставки, балетом занимается. Только и мелькает, как галка за окном. А Димон ей про Базарова расскажи. – А сама что, учебник потеряла? – Да мне некогда. – Ну да, – тут мне вспомнился стишок из далекого детства: – «Драмкружок, кружок по фото, а мне еще и петь охота». Ирка, видно, этот стишок не знала, потому что с удивлением посмотрела на меня. И тут я увидел, какие у нее пушистые и длинные ресницы. Как у нашей мамы. – Ладно, – неожиданно для себя сказал я. – Напишу тебе сочинение. – Ой! Правда? Спасибо! Я побежала! – И чмокнула меня в щеку. – Опаздываю! Пока-пока. Сочинение немножко меня отвлекло, но чувство, что еще что-то случится, меня не оставило. В глубине души я его ждал. И дождался… Вечером, после ужина, мама сказала: – Ребята, мне надо с вами поговорить. Пойдемте в комнату. Мама села на Лешкину тахту, прямо под бумажными часами, а мы, немного встревоженные, примостились по бокам. Ждали – сейчас начнется разговор о всякой успеваемости, о всякой дисциплине, о всяких учительских жалобах… Вот если бы… Мама вздохнула и сказала, пряча свои красивые глаза, как папа тогда в прихожей: – Ребята, вы уже почти взрослые. И умные… – Почти, – уточнил Алешка, почему-то взглянув на меня. – И умные, – повторила мама, будто не решаясь продолжить. Но решилась: – В общем, мы с папой решили пожить отдельно… Вот так и рухнуло все на свете. Я никак не мог и не хотел в это поверить. Мама и папа такие взрослые и умные – и делают такую глупость. Ведь они с четвертого класса как взялись за руки, так и идут вместе. Шли, вернее. Я посмотрел на Алешку – я очень испугался за него. А он смотрел на маму широко распахнутыми глазами и хлопал ресницами. А потом деловито сказал: – Ага! Он, наверное, влюбился. В ту рыжую тетку, которая его увезла. – Мама промолчала. – Она ничего, немного красивая. Только ноги очень длинные. Она когда за руль садится, у нее голова между коленками торчит. Да, Дим? Удивительный ребенок! Рухнул мир, распалась дружная семья, а он о каких-то рыжих длинных ногах! Я боялся, что мама сейчас заплачет, но она только поправила волосы и сказала: – Все! Об этом больше ни слова. И хорошенько запомните: если кто-то будет вас спрашивать о папе, ответ один – не знаем, где он… |