Книга Капитан Алатристе, страница 40 – Артуро Перес-Реверте

– Церковь – чересчур общее понятие. Вы кого имеете в виду?

– Ну, есть слуги Церкви, не чуждающиеся земных помыслов… И им, разумеется, совсем не нравится, что еретик…

– Теперь понятно, – оборвал его министр. – Речь идет о таких святых мужах, как падре Эмилио Боканегра, например.

Алатристе заметил, что когда прозвучало это имя, секретарь с трудом справился со своим удивлением.

– Я не собирался называть имя его преподобия, – собрав все свое хладнокровие, ответил он. – Но раз уж вы сами удостоили его упоминания, отрицать не стану Отец Эмилио и в самом деле не принадлежит к числу тех, кого радует сближение с Англией.

– Странно, что вы, питая подобные подозрения, не сочли нужным посоветоваться со мной.

Алькесар вздохнул и послал Оливаресу улыбку единомышленника, если не сообщника. Чем дольше шел разговор, тем лучше он понимал, какого тона держаться, и постепенно обретал прежнюю уверенность в себе.

– Ах, ваша светлость, вам ли не знать, что такое двор! Как трудно угодить и грекам, и троянцам! Соперничают партии. Противоборствуют влияния.

Оказывается давление. Кроме того, распространилось мнение, будто и вы не являетесь рьяным поборником союза с Англией… В конце концов, кто-то хотел просто услужить вам.

– Уверяю вас, дон Луис, за услуги такого рода мне в свое время пришлось кое-кого повесить. – Взгляд Оливареса, как мушкетная пуля, пробил секретаря навылет. – Тем паче, в исполнении этой услуги наверняка не обошлось без золота Ришелье, Савойи и Венеции.

Угодливую улыбку, которой Алькесар показывал министру, что они – вместе и заодно, будто смыло с его лица.

– Не понимаю, о чем вы, ваша светлость.

– Не понимаете? Забавно. Мои шпионы подтвердили, что некая значительная сумма была передана некоему влиятельному при дворе лицу, однако не смогли установить, кому именно… Теперь многое становится на свои места.

Алькесар приложил руку к груди – как раз к тому месту, где был вышит крест Калатравы.

– Не думаете же вы, ваша светлость, что я…

– Вы? А при чем тут вы? – Оливарес взмахнул рукой, словно отбрасывая это нелепое предположение, и Алькесар вновь заулыбался. – В конце концов, всем известно, что именно я приставил вас к его величеству в качестве личного секретаря. Вы пользовались моим доверием. Вы были моим человеком. И хотя в последнее время ваши позиции до известной степени усилились, я сомневаюсь, что вам взбрело бы в голову плести заговоры по собственному почину. Это было бы полнейшим безрассудством, не правда ли?

Улыбка на губах секретаря вновь стала блекнуть и меркнуть.

– Разумеется, ваша светлость, – тихо проговорил он.

– И уж тем более – в тех областях, которые представляют особенный интерес для иностранных держав. Преподобному Эмилио это еще сошло бы с рук, ибо он – лицо духовное, да еще и с прочными связями при дворе. А всякому другому за такие проделки не сносить головы.

И Оливарес устремил на него взгляд, исполненный грозной многозначительности.

– Ваша светлость, – меняясь в лице, пролепетал Алькесар. – Вы же знаете, до какой степени я вам предан…

– И до какой же? – насмешливо осведомился министр.

– Я предан вам беззаветно! Верен беспредельно!

И очень полезен!

– Напоминаю вам, дон Луис, что преданными, верными, полезными людьми я заполнил не одно кладбище.

И, произнеся эту зловеще-хвастливую фразу, звучавшую в его устах отнюдь не пустой угрозой, граф Оливарес с рассеянным видом стал вертеть в пальцах перо, словно раздумывая, не скрепить ли своей подписью некий приговор. Алатристе заметил, что Алькесар следил за этими движениями с нескрываемым ужасом.

– Да, кстати о кладбищах, – вдруг добавил министр. – Позвольте вам представить Диего Алатристе, больше известного как капитан Алатристе… Вы ведь не знакомы?

– Я?.. Кхм… Нет. Откуда же мне его знать?

– Приятно вращаться в обществе предусмотрительных людей – никто никого не знает.

Губы Оливареса снова дрогнули, возвещая усмешку, которой так и не последовало. Кончиком пера он указал на капитана.

– Дон Диего Алатристе – достойнейшая личность с безупречным послужным списком, но из-за недавно полученной раны и неблагоприятного стечения обстоятельств оказался в трудном положении. Он кажется мне человеком отважным и заслуживающим доверия… Надежным – вот правильное слово. Такие люди встречаются нечасто, и я уверен, что если повезет, для него наступят лучшие времена.

Было бы жаль навсегда отказаться от услуг, которые он время от времени мог бы нам оказывать. – Пронизывающим взором Оливарес оглядел секретаря.

– Как вы полагаете, дон Луис, я прав?

– Совершенно правы, ваша светлость, – поспешил ответить тот. – Но мне сдается, что образ жизни сеньора Алатристе с большой вероятностью предполагает всякого рода неприятные неожиданности… Несчастный случай по собственной неосторожности или что-то подобное… Если такое произойдет, винить в этом будет некого.

С этими словами он послал капитану соболезнующий взгляд.

– А мне кажется справедливым, если мы с нашей стороны не станем предрешать столь плачевный финал. А? Какого вы мнения на сей счет, господин королевский секретарь?

– Полностью с вами согласен. – Голос Алькесара дрогнул от досады.

– А иначе я буду очень огорчен.

– Понимаю, ваша светлость.

– Очень! И буду расценивать это едва ли не как оскорбление. Нанесенное лично мне.

Казалось, что у Алькесара вот-вот произойдет разлитие желчи. Испуганная гримаса, искривившая его лицо, долженствовала обозначать улыбку.

– Разумеется, ваша светлость, – пробормотал он.

Оливарес, воздев палец, как если бы вдруг вспомнил нечто очень важное, порылся в бумагах, вытащил какой-то документ и протянул его Алькесару.

– Вы снимете камень с моей души, если самолично озаботитесь назначением этого пенсиона.

Видите – ходатайство подписано лично доном Амбросьо де Спинолой: дону Диего Алатристе за безупречную службу во Фландрии причитается четыре эскудо ежемесячно. Эта сумма поможет ему, не бедствуя, коротать время в ожидании выгодного заказа.

Ясно, дон Луис?

Алькесар принял бумагу кончиками пальцев, словно боясь обжечься. Глаза его блуждали, казалось, он вот-вот лишится чувств. Судорога бессильной ярости свела ему челюсти так, что он еле смог выговорить:

– Уж куда ясней, ваша светлость.

– Ну и прекрасно. Больше вас не задерживаю.

И снова уткнувшись в бумаги, могущественнейший человек Европы небрежным движением руки отослал королевского секретаря.

* * *