Онлайн книга «Приключения обезьяны»
|
Рассказал он мне тогда, запомнил, случай, как бабку Василису убили. Как бабка Василиса у помойной кучи присела, а он, убийца, так в нее и лепит из шпалера, и все, знаете ли, мимо. Раз только попал, а после все мимо. А дельце это такое было. Пришли к ним, например, два человека и за стол без слова сели. А бабка Василиса покойница – яд была бабка. <…> Ладно. Бабка Василиса видит, что смело они так сели, и к ним. – Вы, говорит, кто же такие будете, красные, может быть, или, наверное, белые? Те усмехнулись и говорят: – А ты угадай, мамаша. Ежели угадаешь, то мы тебя угостим свиным шпиком. А ежели нет, то извиняемся – на тот свет пошлем. Нынче жизнь не представляет какой-нибудь определенной ценности, а это у нас будет вроде интересной игры, которая нас подбодрит на дальнейшее путешествие. Бабка Василиса испугалась и затряслась. Сначала она так сказала, потом этак. Те говорят: – Нет, не угадала, мамаша. Мы – зеленая армия. И мы идем против белых и против красных под лозунгом «Догорай моя лучина». И тут они взяли бабку за руку и застрелили ее во дворе. И когда это Егор Савич рассказал, я его побранил. – Чего ж это ты, побранил, за бабку-то не вступился? Явление это вполне недопустимое. А он: – Да, говорит, недопустимое, сознаю, но, говорит, если бы она мне родная была матка, то – да, то я, я очень вспыльчивый человек, я, может быть, зубами бы его загрыз, ну, а тут не родная она мне матка – бабы моей матка. Сам посуди, зачем мне на рожон было лезть? Спорить я с ним не стал, меня ко сну начало клонить, а он так весь и горит и все растравляет себя на страшное. – Хочешь, говорит, я тебе еще про попа расскажу? Очень, говорит, это замечательное явление из жизни. – Что ж, отвечаю, говори, если на то пошло. Ты, говорю, теперь хозяин. Начал он тут про попа рассказывать, как поп потонул. – Жил-был, говорит, поп Иван, и можете себе представить… Говорит это он, а я слышу – стучит ктой-то в дверь и голос-бас войти просит. И вот, представьте себе, входит этот самый беспалый, с хозяином здоровается и мне все мигун мигает. – Допустите, говорит, переночевать. Ночка, говорит, темная, я боюся. А человек я богатый. Могут обокрасть. И сам, жаба, хохочет. А Егор Савич так в мыслях своих и порхает. – Пусть, говорит, пусть. Я ему про попа тоже расскажу… Жил-был, говорит, поп, и, можете себе представить, ночью у него завыла собака… А я взглянул в это время на беспалого – ухмыляется, гадюка. И сам вынимает серебряный портсигарчик и папироску закуривает. «Ну, думаю, вор и сибиряк. Не иначе как кого распотрошил. Ишь ты, какую вещь стибрил». А вещь – вполне роскошный барский портсигар. На нем, знаете ли, запомнил, букашка какая-нибудь, свинка, буковка. Оробел я снова и говорю для внутренней бодрости: – Да, говорю, это ты, Егор Савич, например, про собаку верно. Это неправда, что смерть – старуха с косой. Смерть – маленькое и мохнатенькое, катится и хихикает. Человеку она незрима, а собака, например, ее видит, и кошка видит. Собака как увидит – мордой в землю уткнется и воет, а кошка – та фырчит, и шерстка у ней дыбком становится. А я вот, говорю, такой человек, смерти хотя и не увижу, но убийцу замечу издали и вора, например, тоже. И при этих моих словах на беспалого взглянул. Только я взглянул, а на дворе: – У…у… Как завоет собака, так мы тут и зажались. Смерти я не боюсь, смерть мне даже очень хорошо известна по военным делам, ну, а Егор Савич – человек гражданский, частный человек. Егор Савич как услышал «у… у…», так посерел весь, будто лунатик, заметался, припал к моему плечику. – Ох, говорит, как вы хотите, а это, безусловно, на мой счет. Ох, говорит, моя это очередь. Не спорьте. Смотрю – и беспалая жаба сидит в испуге. Егора Савича я утешаю, а беспалый говорит такое: – С чего бы, говорит, тут смерти-то ходить? Давайте, говорит, лягем спать поскореича. Завтра-то мне (замечайте) чуть свет вставать нужно. «Ох, думаю, хитровой мужик, как красноречиво выказывает свое намеренье. Ты только ему засни, а он хватит тебя, может быть, топориком и – баста, чуть свет уйдет». Нет, думаю, не буду ему спать, не такой я еще человек темный. Ладно. Пес, безусловно, заглох, а мы разлеглись кто куда, а я, запомнил, на полу приткнулся. И не знаю уж, как вышло, может, что горяченького через меру покушал, – задремал. И вот представилась мне во сне такая картина. Снится мне, будто сидим мы у стола, как и раньше, и вдруг катится, замечаем, по полу темненькое и мохнатенькое, вроде крысы. Докатилось оно до Егора Савича и – прыг ему на колени, а беспалый нахально хохочет. И вдруг слышим мы ижехерувимское пение, и деточка будто такая маленькая в голеньком виде всходит и передо мной во фронт становится и честь мне делает ручкой. А я будто оробел и говорю: – Чего, говорю, тебе, невинненькая деточка, нужно? Ответьте мне для ради бога. А она будто нахмурилась, невинненьким пальчиком указывает на беспалого. Тут я и проснулся. Проснулся и дрожу. Сон, думаю, в руку. Так я об этом и знал. Дошел я тихоньким образом до Егора Савича, сам шатаюсь. – Что, вспрашиваю, жив ли? – говорю. – Жив, говорит, а что такоеча? – Ну, говорю, обними меня, я твой спаситель, буди мужиков, взять нужно беспалого сибирского преступника, поскольку он, наверное, хотел тебя топором убить. Разбудили мы мужиков, стали вязать беспалого, а он, гадюка, представляется, что не в курсе дела. – Что, говорит, вы горохом объелись, что ли? Я, говорит, и в мыслях это убийство не держал. А что касается моего серебряного портсигара, то я его не своровал, а заработал. И я, говорит, могу хозяину по секрету сказать – чем я занимаюсь. И тут он наклоняется к Егор Савичу и что-то ему шепчет. Видим, Егор Савич смеется и веселится и так мне отвечает: – Я, говорит, тебя рабочим к себе не возьму. Ты, говорит, только народ смущаешь. Этот беспалый человек есть вполне прелестный человек. Он – заграничный продавец. Он для нас же, дураков, носит спирт из-за границы, вино, коньяк и так далее. «Ну, думаю, опять со мной происшествие случилось. На этот раз, думаю, сон подвел. Не то, думаю, во сне видел, чего надо. А все, думаю, мое воображение плюс горячая пища. Придется, думаю, снова идти в поисках более спокойного места, где пища хорошая и люди не так плохи». |