Онлайн книга «Проклятая картина Крамского»
|
Наверное, будь на месте Марьяны Генка, он бы пылко возразил, что его личные интересы стоят выше музейных, и вообще ничем он не хуже директора с его идеалистическими взглядами. Однако Генки не было, а Марьяна поняла: хуже. Всем хуже. Отец брал осторожно и понемногу, ради музея, а Генка, если получит малейший шанс добраться до запасников, вынесет все… или почти все. – Что мне делать? – спросил отец. А Марьяна не знала, что ответить. Она вернулась в тот вечер сама не своя и даже обрадовалась, поняв, что Генки нет дома. Она забралась в кресло перед телевизором и сидела всю ночь, пялилась на погасший экран. А утром, когда Генка объявился, сказала: – Ты можешь взять одну картину. Я договорюсь, папа разрешит… – Я возьму столько, сколько пожелаю… – Нет. Генка был пьян. И самоуверен, а Марьяне стало противно. Выходит, что все эти годы она жила с ничтожеством… Дура. – Если ты попытаешься взять больше, то отец сядет. Он готов понести ответственность… – А ты будешь дочерью вора… – Пускай. – Марьяна пожала плечами. – Папа достойный человек, а ты… Тогда Генка отвесил ей пощечину. А Марьяна запустила в него вазой… и испытала при том огромное облегчение. – Идиотка! – Генка испугался. А она и не знала, что он такой трус. – Да я вас всех… – Как и я тебя… Думаешь, я не знаю, чем вы с Танькой занимаетесь? Собственная слепота теперь Марьяну удивляла. И как возможно такое, чтобы жить в сказке, сочиненной ею же? А про Таньку она наугад сказала. Ведь когда-то ревновала Геночку к ней, жутко, исступленно. Ему нравилось… Он называл Марьяну Мышкой и уговаривал не расстраиваться, мол, с Танькой у него исключительно деловые связи… …и вряд ли эти дела были хоть сколь то честные. Иначе стали бы их скрывать. Генка побелел. – Да ты… – Я сказала, Гена. – Марьяна никогда не отличалась твердостью характера, но теперь ощутила в себе скрытые силы. – А ты думай… одна картина… – Но выберу я ее сам. Марьяна совсем сникла, а Ванька погладил сестрицу, утешая. Он смотрел на Илью, как на врага. Можно подумать, именно Илья виноват в том, что Генка оказался сволочью, а любезный директор музея из благих целей музей разворовывал. – И что было дальше? – Возникшая пауза Илью не радовала. – Генка вытащил эту картину… – Какую – эту? – «Неизвестную» Крамского… А вот это уже сюрприз. – Погоди, а у Леньки что… – Эта картина приносит несчастья, – уверенно сказала Марьяна. – Из-за нее папа погиб… и Генка, но его я не жалею… и остальные… Нет, Ваня, я права, ты же знаешь, что права… и потому не собираюсь даже искать ее! Господи, да пусть бы она утонула в тех запасниках! Но нет, Генка ее раскопал… Сначала думал, что это копия, а потом… Там еще дневники были… одного уездного врача, который лечил некую Марию Саввишну, только не вылечил. Умерла она… мне Генка давал прочесть. И отцу… тот был настоящим специалистом. И про картину эту знал. Но трогать ее не советовал. Марьяна слышала разговор, нет, дверь на кухню прикрыли, но та дверь была тонкой, а еще вентиляция имелась, которая вела в туалет, где как раз-то прекрасно было слышно каждое сказанное слово. У Марьяны не было привычки подслушивать чужие разговоры, но ради нынешнего она сделала исключение. Не настолько доверяла она Генке, чтобы оставить его без присмотра. – Вы не понимаете, молодой человек, о чем просите! – Голос отца звенел. Он, всегда отличавшийся спокойным характером, ныне был возбужден. А у него сердце бльное. – По-моему, – а вот Генка был спокоен, даже развязан, – мы договорились на одну картину… Вот я и выбрал… или теперь окажется, что взять ее нельзя. Отец ответил не сразу. – Может… оно и к лучшему… Если вы ее… Только учтите, молодой человек, эта картина всегда и всем приносила несчастья… Вы ведь искусствовед, кажется. – Прозвучало так, что Марьяна не усомнилась ни на мгновенье: отец не верит в Генкин профессионализм. – Вы должны знать историю оригинала… Крамской выставил ее, но Третьяков, одержимый буквально его работами, отказался приобретать «Неизвестную»… Картина была великолепна, но… – Оставьте эти байки! – Не байки, молодой человек. Факты. Возьмите на себя труд, проследите самолично ее судьбу. Она переходила из рук в руки, принося за собой лишь горе и разорение. И тот, кто еще вчера радовался удаче, вскоре проклинал тот день, когда вздумалось ему испытать судьбу. Ее место в Третьяковской галерее… – Так отчего ж не передали-то? – Генка смеется. Ему эти байки глядятся глупыми отговорками, а вот Марьяна верит отцу. – А я скажу, почему… Для себя берегли, верно, Владимир Иванович? Для того дня, когда на заслуженный покой соберетесь. Неплохое вложение… но поделиться придется… – Бог с вами… Ваша судьба в ваших руках. – Вы принесете картину завтра. – Я? – Ну не мне же ее вытаскивать. У вас вон система отлажена, а меня на выходе обыщут. Как ни странно, но с этим доводом отец согласился. – Надеюсь, больше мы с вами никогда не увидимся, – сказал отец, и Марьяна лишь вздохнула: почему-то не было у нее сомнений, что Генка так просто не успокоится. – И ваш отец… – Вынес картину. Он передал ее мне, хотя не желал втягивать меня в эти дела… только Генка наотрез отказался ехать сам. Что ж, Илья помнил, что Генка предпочитал загребать жар чужими руками. – Отец и дневник тот вынес как доказательство… Да и сам по себе этот дневник не представлял ценности. Записки, и только… Разве что про картину. Тот человек, он точно с ума сходил… поначалу восхищался, а потом… Он начал ее видеть, ту женщину, которая умерла… которая на картине… Она с ним беседовала. Жаловалась на жизнь. А после оказалось, что этот доктор морфинистом стал… он умер. И все отошло к его сыну… а там революция… Сына расстреляли, потому что тот был офицером… а картина вновь сменила хозяина… Генка ею был одержим. Он хотел восстановить весь путь… В архивах стал до ночи задерживаться. А я… я на нее смотреть не могла. Она убила отца… – Марьяша… – Не надо, Вань, я понимаю, как это звучит, только… Он ведь был очень аккуратным водителем. А тут вдруг… картина осталась… и Генка остался… начал опять про свадьбу говорить, про то, что мы с ним заживем вдвоем… Я слушала… как в тумане все. И еще она постоянно на меня смотрела, будто насмехается. – У Марьяши был нервный срыв, а Генка воспользовался ситуацией, – пояснил Ванька, сестру обнимая. – Вот она и продала дачу… и квартиру хотела продать. |