Онлайн книга «Проклятая картина Крамского»
|
– Тань! – Что? Ему так не терпелось выговориться, а я слушала. Я умею слушать, Гена… и вот что услышала… Вы приобрели картину на равных паях. И ты готовишь ее к презентации, правда, не здесь, а за границей… Женька картину вывезет. А там… Картину нельзя вывозить. Это Марьяна знала. Ей, нарисованной женщине, не понравится за границей, тем более что до границы будет душный черный ящик, а сидеть в ящике кому приятно? Она и так слишком долго была заперта. Почти как Марьяна. – Ничего не хочешь сказать, Геночка? – Тань, ты… Ты неправильно все поняла! – Теперь Генка не только злится, но и боится. – Послушай… Женька идиот, но у него остались связи на таможне. Он поможет картину вывезти… Сама понимаешь, у нас ее светить не стоит. – А мне казалось… – Она достойна лучшего! Сотсби! Или Кристи… Чтобы настоящие ценители… Настоящие деньги! – Настоящие? – Теперь Танька шипела. – Да ты соображаешь, куда собираешься лезть? Да ни один приличный аукцион не будет связываться с ворованной картиной! – А кто сказал, что картина ворованная?! – А вот теперь Генка играл. В удивление. И в негодование. – Вот смотри. Я честно приобрел некое полотно неизвестного автора… конец девятнадцатого века… Предположительно, копия известной «Неизвестной». А главное, сделка совершенно законна! – Ты у Леньки… – А то ты эту мазню не помнишь… Главное, сделка законна. Понимаешь? Надо только вывезти картину и… провести еще одну экспертизу… – Которая и выявит, что это не копия… – Именно! Приложим твое письмо… дневники… и экспертное заключение… и дело сделано! – Сделано. – Татьяна произнесла это как-то так, что разноцветный мир пошел мелкими трещинами. – Только, Геночка, солнце мое… Вот скажи, а зачем ты пытался деньги с Верки стрясти? – Да… с этой дуры грех не взять. – Не такая уж дура, если тебе не дала. – Татьяна все еще злилась, и теперь ее злость ощущалась Марьяной явно. – И сам ты ведешь себя, как дурак… Тебе мало? – Денег много не бывает. Да и вообще… Ты себе не представляешь, во что эта вся затея обходится… Думаешь, Женькины приятели за бесплатно нам помогать будут? – А мне Женька сказал, что он со своими приятелями сам договорился… – Трепло. – Есть такое, – не стала спорить Татьяна. – Поумерь свою жадность, дорогой… и еще скажи, когда ты отдашь мне мою долю? Женщина на картине беззвучно смеется. И от смеха ее мир-калейдоскоп рассыпается. Марьяна ловит осколки горстями, но они не ловятся, все равно выскальзывают сквозь пальцы. И становится горько, так горько, что Марьяна закусывает губу, чтобы не расплакаться. – Ты вообще собираешься ее отдавать? Или думаешь и меня кинуть? – Таня… Ну ты как маленькая! Ложь. Она большая. Очень большая и очень сердитая. – Дело нужно сделать… а уже потом будем говорить… – Забываешься, Геночка… дело сделать… то есть уехать за границу, верно? Стрясти денег со всех, до кого сумеешь дотянуться… Думаешь, я не знаю, сколько ты у Людки попросил? Она в истерике бьется… и квартиру ты продать пытаешься… С чего бы? Молчит. И тишина бьет по ушам. – Не с того ли, что возвращаться не планируешь? А мне об этом сказать забыл, верно?.. – Тань… – Я тебе притащила это дурацкое письмо! Я вытащила на свет то дерьмо, которым твой бывший начальник баловался… Я научила, как с ним надо говорить… Я рассказала, какую именно картину требовать… Я имею на нее не меньше прав, чем ты, Геночка… И если ты думаешь, что вот так просто помашешь мне ручкой… то ошибаешься. Она встала. И каблуки царапнули паркет. Мерзкий звук. – Мы в одной лодке, Геночка… и попробуешь меня кинуть – пожалеешь. – Не угрожай мне, Танюха… Ты ж у нас тоже не ангел белокрылый. И я напакостить могу не меньше. – Можешь, Геночка, пакостить ты у нас мастак, вот только… – Танька умела делать паузы, и нынешняя, затянувшаяся била Марьяне по ушам тишиной. И в этой тишине оформилась мысль: бежать. Из дома. От этих людей. – Подумай, если решишь вдруг меня утопить, то и сам на дно пойдешь… или надеешься, что скостят за сотрудничество со следствием? – Думай, о чем говоришь! – О делах наших скорбных… Где картина? – Здесь. Марьяна смотрит на нее, а женщина с картины – на Марьяну. И кажется, еще немного, она действительно оживет, незнакомка из прошлого, того, далекого, где барышни рядились в шелка и бархаты да разъезжали по Петербургу в колясках… – Тань, вот вывезем ее, тогда и поговорим… А сейчас мне деньги нужны! – Всем деньги нужны. – Не смешно… Ты вообще представляешь, сколько заплатить придется? За экспертизу качественную, такую, которой поверят… За реставрацию. Танечка, да такой шанс выпадает раз в жизни! И если поспешить… Сами же будем локти потом кусать! Не дури. Надо квартиру продать. Покупатель есть, ждет уже… и свою продавай… Зачем тебе квартира здесь? Купим дом… где-нибудь в Неаполе. На побережье. Или на Лазурном берегу… Да нам этих денег до конца жизни хватит! Он уговаривал, а Марьяна понимала: нельзя ему верить. Женщина на картине соглашалась: нельзя. Мужчины вообще не стоят доверия… Они обещают невозможное, а в результате не делают даже того, что могут. Они приносят боль. И дарят слезы. Они находят тысячу причин, чтобы предать… Марьяна встала. Ее тело плохо слушалось ее, и каждое движение давалось с трудом. Кружилась голова. Во рту было сухо. Распухший язык царапал нёбо, причиняя боль, и эта боль заставляла двигаться. Шаг за шагом. К балкону. Там лестница пожарная есть… и люк… Генка грозился люк заварить, но руки не доходили. У него никогда не доходили руки, и теперь это спасет Марьяну. Ей нельзя оставаться… …А за стеной звенели голоса. Генка требовал. И угрожал. – …Ты сама дура! Тебе бы ширнуться и забыться… Давно уже мозги все… Не надо слушать их. Надо с засовом справиться. Он плохонький, старенький и потому заедает. Марьяна дергает его из стороны в сторону, отросшие ногти царапают белую краску, и впору взвыть от бессилия… но выть нельзя. Слабости ей не простят. Как не простили той, которая смотрит на Марьяну. Уже с сожалением. Сочувствием даже. А дверь поддается, распахивается, и Марьяна едва не падает на жесткий пол. |