Онлайн книга «Чужой огонь»
|
– Психи! – выкрикнул кто-то из толпы. – Да они же просто душевнобольные ублюдки! Зевс улыбнулся. И стадион вздрогнул от этой улыбки. – Гефест… Хромой старик вздохнул и медленно повернул голову. Посмотрел на факел и хрипло прошептал: – Аиннулви-куа… Пламя мгновенно погасло. И что-то неуловимо изменилось в мире людей… * * * Через минуту после взлета у «Боинга 757–200» авиакомпании «Аэрофлот», совершающего рейс номер 2745 Москва – Париж, внезапно отказали оба двигателя. Самолет вздрогнул и начал заваливаться на правое крыло. Командир экипажа уставился на приборы и машинально двинул рычаг тяги вперед. – Твою мать! Димка, глянь гидравлику! – крикнул он. – В норме, – отозвался второй пилот. – Закрылки на двадцатку! – Мы валимся, Санек! Двигло – навзничь! Я никогда не думал, что могут сразу оба… Командир перевел остекленевший взгляд на помощника, затем на альтиметр. – Шереметьево! Говорит борт 2745! Отказ обоих двигателей! Бля!.. Высота пять сотен! Мы топором падаем! – ТКАС взбесился! «Диспетчер – борту 2745, – раздался надрывный голос в наушниках. – Мужики, вы ж над жилыми кварталами уже! Тяните до Лосиного, иначе тысяч пять загубите, не меньше! Или ПВО собьет на хрен!.. Что?! Четвертый, подтвердите информацию! Как это – все разом?! Звони Денисычу…» Голос диспетчера оборвался. Сердце командира экипажа Александра Остапенко колотилось так, что казалось, ребра сейчас потрескаются. Он работал в гражданской авиации уже более десяти лет и не одну тысячу часов налетал на «Тушках» и «Боингах», чтобы суметь признаться себе – машина вместе с двумя сотнями пассажиров на борту обречена. Теперь главное – довести 115 тонн дюраля и керосина до относительно безлюдного парка Лосиный остров. Чтобы не свалиться на жилые здания. Чтобы хоть как-то уменьшить коэффициент греха, который он, хотел того или нет, уже взял на душу. Под фюзеляжем мелькнул МКАД, потянулись струны московских улиц. Остапенко снял наушники. Дверь открылась, и в кокпит сразу ворвался истошный визг пассажиров. На пороге стояла Надюшка – молоденькая стюардесса с забавно съехавшей на затылок пилоткой. Это, кажется, был ее второй или третий рейс. Совсем девчонка. – Мы падаем? – как-то слишком спокойно спросила она, глядя на проносящиеся под брюхом «Боинга» крыши домов. Командир пробежал непослушными пальцами по нескольким сенсорам, опуская закрылки на максимально допустимый угол, и ответил: – Да, Наденька, падаем. Успокой пассажиров как-нибудь. Если сможешь… Стюардесса угловато развернулась и вышла. – Саша, мы не дотянем до лесополосы, – сказал Дмитрий Бурлаков, второй пилот. – Глянь на высоту. Командир сжал кулаки так, что костяшки побелели. – Дотянем! – заорал он, сплевывая прямо на приборную панель. – Элероны! Крен, ебить его, держи! Тангаж! Огромная туша самолета уже неслась на высоте двадцатого-тридцатого этажа, создавая за собой зону сильной турбулентности, в которую затягивало антенны, провода, куски жести и рубероида с крыш. Многотонный смертельный болид продолжал заваливаться на правое крыло, несмотря на старания пилотов. Десятки тысяч пешеходов с ужасом задирали головы и инстинктивно пригибались, ощущая всем телом вибрацию воздуха. Прямо по курсу лайнера возник гигантский спорткомплекс «Атлант», в котором как раз сейчас проходила торжественная церемония открытия Олимпийских игр. – Господи… – сказал Остапенко. – Господи боже мой… хоть ты помоги… Хоть бы ракету в хвост пустили… Хотя все равно – обломки… – Это ж больше ста тысяч… – Дави из этой банки все, что можно! Главное теперь уйти хоть чуточку левее и дальше! Валим закрылки на максимум! В кабину снова вошла Надюшка и стеклянными глазами уставилась на приближающиеся трибуны. «Боинг» вздрогнул и накренился. В пассажирских салонах вещи полетели со своих мест, больно стукая оцепеневших от ужаса людей. Не пристегнутые стюардессы повалились на пол, хватаясь за углы, подносы с закусками и напитками съехали со стоек и едва слышно звякнули. Крики и стоны заглохли, не в силах пробиться сквозь нарастающий гул рассекаемого за бортом воздуха… ПВО почему-то до сих пор бездействовало. Если б пилоты знали, что 30 тонн топлива при катастрофе все равно не воспламенятся, им, пожалуй, стало бы немного легче. Но они этого не знали. Факел потух, и к толпе вернулось чувство страха. Стадион словно очнулся после кратковременного наркоза. Спустя несколько секунд погасли прожектора. На поле смешались девушки, кидающие разноцветные тряпки и разбегающиеся в разные стороны. Узор олимпийской символики быстро расплылся. Трибуны взревели тысячами голосов, обезумевшие люди бросились к выходам, не разбирая дороги. Тут же возникла дикая давка, в которой восторжествовал первобытный закон: выживает сильнейший. Стоило кому-то расслабиться, и его тело сминали сотни других. Толпа отдалась в шальные объятия паники. Толпа перестала жалеть женщин и детей… Милицейский вертолет, круживший над стадионом, вдруг потерял управление и стал стремительно падать прямо на плотную человеческую массу. Где-то высоко нарастал басовитый гул, словно нечто колоссальных размеров приближалось на огромной скорости. Завидев падающий геликопер, толпа вконец осатанела. Многие люди умудрялись выбраться наверх и прыгать по головам, но путь этих выскочек был недолог. Их хватали за ноги и втягивали обратно в клокочущую бездну. Толпа, словно радиоактивный металл, достигла критической массы и теперь выплескивала тераватты энергии. Толпа превратилась в страх. Визг, плач, вой, ор, стоны, ругань – все смешалось в едином жутком гомоне многоликого живого организма. Гул с каждой секундой становился все сильнее. Вибрация стала уже осязаема. Вертолет, крутясь, опускался все ниже… Лишь боги спокойно стояли на площадке возле чаши, так и не воспылавшей олимпийским огнем. Зевс равнодушно наблюдал за людской мясорубкой, а Гефест, прихрамывая, подошел к скамеечке и уселся на нее. Старик достал из кармана жилетки кулек с семечками и принялся небрежно лузгать их, сыпля кожурой себе на штаны. – Гляньте, как мучается, – усмехнулся Зевс, одергивая свитер. – Эй, ты что, дурак? Нет огня, сказали же! Растрепанный мужик уставился на бога, округлив и без того безумные глаза. Он пробормотал что-то по-немецки, отвернулся и принялся вновь щелкать зажигалкой, пытаясь прикурить сломанную сигару. |