Онлайн книга «Без пощады»
|
– Это когда было? – Я так понимаю, трое суток назад. Имею в виду – стандартных. – Так тебя послушать, Шапуру очень хотелось, чтобы ты никогда больше на этот транспорт не попал… – Да. Кстати, я по сей момент не понимаю, чему или кому обязан своим спасением. Не просветите? – А ты проще выражаться не пробовал? Говорят, помогает. – На кого нас меняют, если проще. – На заотаров твоих любимых, в рот им дышло! «На заотаров?! Сколь много нам открытий чудных!..» – Здорово… Я думал – на пехлеванов. А где взяли? – Не в курсе. Была специальная операция. Наш осназ захватил транспорт, который облетал оккупированные планеты Синапского пояса. На транспорте путешествовали заотары самого высокого ранга. – Может, свои зороастрийские храмы закладывали и освящали? Что-то такое? – Что-то такое, – равнодушно согласился Меркулов. И тут же, припомнив нечто, с его точки зрения, куда более интересное, вновь оживился: – Ладно, Пушкин, чтоб им всем сдохнуть – заотарам, пехлеванам… Главное, ты молодец. Выжил, вернулся. Я, еще когда ты мне по роже въехал, сказал себе: «Богдан, вот это человек! Человек с большой буквы!» – Ну уж. – Я был польщен. – Да нет, правда-правда… Но я тоже ничего себе такой человечек. Гляди, чего у меня есть. – Меркулов ухмыльнулся. Передо мной снова стоял шкодный, всласть наозорничавший мальчишка. А на его раскрытой ладони лежал неказистый металлический цилиндрик на цепочке. – Это что? – Ты не глазами гляди, а руками. Я взял. Вещица не производила особого впечатления. На ощупь и на вес – заурядный металлический сплав, скорее всего алюминиевый. Ни окраски, ни маркировки. Когда-то в этом цилиндрике, наверное, хранилась маленькая сигара – сигарилла. Или офицерский маркер. Или подарочный мундштук из слоновой кости. – Да открой же ты! – Меркулова распирало от нетерпения, хотя он-то и так знал, что там внутри, а я нет. Я открутил неплотно притертую крышечку. Перевернул, потрусил на ладонью. Нехотя показался край свернутого в трубку полупрозрачного листка. Я попробовал ухватить его ногтями, как пинцетом. Увы, после госпиталя у меня были известные проблемы с координацией движений. – Руки крюки! – фыркнул Меркулов. – Ладно, дай сюда. Капитан-лейтенант ловко (чувствовалось, делает он это уже не первый и не второй раз) вытащил листок, а точнее сказать – маленький свиток, и раскатал его на ладони. Свиток имел желтоватый оттенок и едва приметную микрофактуру, которая показалась мне смутно знакомой. Почти наверняка материал природного происхождения… Может быть, тонкая кожа? Свиток был усыпан рукописными закорючками – черными и красными. После того, что мне показал Ферван в молельне манихеев, я уже боялся высказывать свои предположения вслух. Скажу фарси – окажется арамейский. Арамейский? Окажется фарси. Выпалю: «Арамейский или фарси»? И снова попаду впросак! Потому что арабский. Меркулов избавил меня от мучений недоучки. – Фарси, – гордо изрек он, будто бы сам по себе этот факт объяснял решительно все. – И что пишут? Я был уверен, что он ответит: «Откуда ж я знаю? Думал, ты по-ихнему умеешь». Но Меркулов меня удивил: – Какую-то ахинею. Сплошные числа и шелуха религиозная. – Так вы знаете фарси?! – А там и знать нечего! – Но откуда? – Что значит откуда? Ходил на курсы. – Зачем?! – Чудак человек… Затем, что надбавка! За немецкий дают пять процентов оклада, за испанский – десять, а за фарси в свое время назначили тридцать!.. А, я забыл, ты ж учился еще тогда… Так подумай: походил на курсы годик, сдал экзамен – и богатеешь. – Меркулов мечтательно улыбнулся. – Войны-то тогда не было, боевых не доплачивали. Только космические. Но «Нахимов» тогда в плановом ремонте торчал, значит – никаких космических. А у меня две дочки и жена-дурочка… «Никогда бы не подумал! Где же обручальное кольцо?..» – …Чем их кормить? Ну то есть кормить, конечно, пожалуйста… Но: шубки, юбки, Фиджи-Мадагаскары, летающая дача в кредит… Вот и долбил я клонский… Меркулов продекламировал: – «Бехзад и Виспа соседи. Они учатся в одной школе. Бехзад любит знание. Виспа любит животных. Виспа встречает Бехзада и говорит: „Встань на путь солнца! Бехзад, ты любишь животных?“ – „Не всяких. Я не люблю злотворных животных, я не люблю хфрастра. Ты хорошая девочка, Виспа. Но тебе надо уметь отличать благих животных от злотворных…“ Я, Саша, думал – с ума сойду от этого бреда. Но, к счастью, прошедшие времена мы проходили уже на темах поинтересней. „Виспа выросла и стала офицером связи. Бехзад вырос и стал пилотом. Виспа встретила Бехзада на космодроме. Они были очень рады видеть друг друга в добром здравии. Виспа засыпала Бехзада вопросами: «Ваша эскадрилья прибыла на космодром вчера? Сколько флуггеров в вашей эскадрилье? Кому вы подчинены? Как фамилия командира? Где находилась ваша эскадрилья раньше? Вы обеспечены топливом? Вы уже получили флуггеры новой модели? Куда отправлены другие эскадрильи полка?“ Ну, сам понимаешь, к чему нас готовили… – Да уж не в школьные учителя. – Я усмехнулся. Меркулов захохотал. – Точно! Не в учителя! Между тем маленький свиток на его ладони занимал меня все больше. Я даже перестал жалеть, что Меркулов проснулся. – И все-таки, товарищ капитан-лейтенант, что там написано? Я верю, что ахинея, но интересно же! – Ага, видишь, уже интересно? А говорил: «Потом, потом…» На самом деле интересно, как и где я его нашел. Сам-то свиточек – так, ерунда, вещественное доказательство… Впоследствии оказалось, что Меркулов глубоко заблуждается. Ценность представляла именно «ахинея» из свитка, а вовсе не «как и где». Но в ту минуту я, конечно, не мог знать, что важно, а что нет. И потому, не перебивая, внимал Меркулову, который принялся взахлеб рассказывать о своих похождениях. – Когда ты убежал, я ведь действительно страшно обиделся. Подумал: ну вот, хорош друг! Этот Пушкин изображал из себя пай-мальчика, меня от побега битый час отговаривал, а потом вжих – и дал деру при первом же удобном случае! Теперь-то я знаю, что ты от Фервана этого ухорвана не сбегал, а он сам тебя бросил… А тогда нам Шапур задвинул версию, что вот, Пушкин ваш какая сволочь! Убежал не попрощавшись! Ну ладно, мы все это слопали, кто-то назвал тебя идиотом, я – героем, а Гладкий задвинул речь, что Пушкин по-любому не прав, в первую очередь как христианин, потому что побег на Глаголе – форма медленного самоубийства. На том и успокоились. А под конец тех суток у нас в лагере поднялась ужасная суматоха. Муть снова загустела, начала подниматься из ущелий и, представь, стала почти вровень с плато! Егеря мечутся, начальство мечется, разогнали нас по баракам и говорят: «Ради вашей же безопасности, наружу – ни-ни!» Ладно, сидим, стучим шахматами. На дворе вроде тихо. Потом из цитадели к Западному КПП прогромыхала какая-то жуткая машина… |