Онлайн книга «Без пощады»
|
– Если бы да кабы во рту выросли грибы… – апатично пробормотал я. На имя «Исса» я установил в своем сознании блок. – Если бы Исса осталась жива, я никогда не пошла бы на помолвку с Римушем… – Он тебе не нравится? – О нет, очень нравится! – Риши так оживилась, что даже слезы в ее глазах просохли. – Он очень смелый человек. И благородный! Он такой образованный! Знает наизусть три тысячи строк классической поэзии! – Подумать только! – хмыкнул я. – Какой полезный навык! – Он и сам сочиняет! – воодушевленно продолжала Иришка. Моей иронии она, конечно, не заметила. – Хочешь я тебе почитаю? – И, не дожидаясь моего ответа, она тут же начала декламировать, а переводчик – переводить. Как сад в ночи, темна моя душа, Там тишь и безотрадность. Лишь черные, как смерть, цветы проклятий Свинцовыми качают головами. – Не надо! – простонал я. – Что – «не надо»? – Риши недоуменно на меня посмотрела. – Про смерть не надо! Тем более – в стихах, – пояснил я. – У меня от стихов едет крыша… – Как хочешь, – вздохнула Риши. Кажется, она немного обиделась. Но, признаться, мне было все равно. Я пребывал в Сильно Измененном Состоянии Сознания. Водка, полумрак кабинки – трактир уже перешел на вечернее освещение – эти «сестринские» скользящие прикосновения… Хоть они и сестринские, но ведь все равно женские, а женщины меня не баловали своим вниманием ого-го сколько… А тут еще Иришкины волосы, заплетенные в две косы… Правая, ближняя ко мне коса расплелась и теперь черным крылом лежит у меня на предплечье, источая едва уловимый аромат перспиранта, которым обрызгивают подголовники кресел в конкордианских межпланетных лайнерах… Чем дольше я смотрел на эти волосы, тем дальше уносила меня река моих взбесившихся мыслей. Я думал, например, о том, что волосы у Риши – точь-в-точь как у Иссы. Такие же блестящие, шелковые, здоровые, угольно-черные. И такой же в точности длины. И так же покладисто ложатся, будучи отпущенными из прически на волю. А как же иначе? Ведь Исса – дочь демов, то есть клонов, которые в свою очередь «произошли» от пехлеванов и заотаров вроде Риши. Таким образом, получается, что Исса и Риши – очень близкие родственницы. Может быть, почти такие же близкие, как троюродные сестры. – Тебе нехорошо? – спросила Риши. – Мне нехорошо. – Может быть, тебе нужно выпить холодной воды? – Похоже, Риши поняла мой ответ в том духе, что на меня нашла тошнота и я лелею планы отправиться в сортир обниматься с белым другом. – Мне нехорошо в метафизическом смысле… Понимаешь? – А-а… Ты об этом… Знаешь, мне тоже нехорошо. И Бог мне не помогает. Кажется, что Ахура-Мазда меня оставил. И не только одну меня. Нас всех… Нет, это было слишком. Потому что сам я думал о том же самом. И при этом знал, что думать об этом нельзя как минимум до конца войны. И был убежден: не думать об этом нужно– любой ценой. А еще я вспомнил Ходеманна, который тоже признавался, что у него мысли «подлетают в небо, как у нездоровых», подлетают «прямо к Богу». И который, глядя в потолок нашего номера, советовал мне заземляться. «Хороший совет на самом-то деле», – подумал я. И сказал: – Знаешь, мне пора в гостиницу. На построение я, конечно, уже опоздал. Но к отбою я должен успеть обязательно. – Уже пора? – Риши горестно прикусила губу. Похоже, она собиралась просидеть вот так всю ночь. – Там уже, наверное, меня хватились. Как бы не случилось неприятностей… Кстати, откуда ты узнала, что я здесь, в «Царской охоте»? – Мне сказал Святополк Даромирович! – Тылтынь? – Да. – Но откуда ты-то его знаешь?! – Святополк Даромирович был почетным председателем Центра Диалога Культур в Хосрове почти двадцать пять лет! – И что? – Моя мама была его секретарем… – Господи! – охнул я. – …когда он прилетал. Обычно раз в год на месяц. Каждое его появление было для меня праздником. Человек с золотым сердцем, настоящий ашвант. – Господи, ашвант… – пробормотал я, повторно помянув всуе Творца Сущего. А что я мог еще сказать? Что «мир тесен»? Или: «У тебя, оказывается, тоже есть мама»? «Ну а Тылтынь откуда знает, что я здесь?» – хотел спросить я, но не спросил. Не настолько сложен наш мир. А потом мы долго шли к «Трем медведям» через ночной, почти неосвещенный город – на Большом Муроме, как я заметил, не больно-то жаловали искусственное освещение. И вовсе не из-за экономии, а скорее из соображений, как сказал бы Самохвальский, натурфилософских. Люди Большого Мурома считали, что ночью должно быть темно. Потому что ночью нужно спать. Или в крайнем случае заниматься любовью. Я разрешил себе приобнять Риши за плечи – нестерпимо хотелось согреть ее озябшее девичье тельце (по ночам в Новгороде Златовратном температура падает сразу градусов на десять—пятнадцать). Так мы и шли, похожие со стороны на четырехногую, двухголовую сутулую птицу-марабу. На ступенях парадного входа в гостиницу было многолюдно. Дым стоял коромыслом, а говор – тот был слышен за квартал. Среди прочих я сразу узнал Меркулова. Он размахивал бутылкой пива и в своей отрывисто-пафосной манере что-то проповедовал. Наверное, рассказывал, как будет бить клонов, когда ему наконец дадут в руки стик или ну хотя бы дубину. Был там, кстати, и Ходеманн – он сидел на ступенях, уронив кудрявую голову на руки. Не иначе как «заземлился» до полного изнеможения. Мы с Риши остановились на углу возле витрины галантерейной лавки, на границе темноты и света. – Мне, наверное, дальше не нужно идти? – спросила сообразительная Риши. – Нас может увидеть ваш командир. И получится, что я тебя подвела. – Дело не в командире. Просто… Понимаешь, все подумают, что ты – моя девушка. Будут завидовать и мучиться. Говорить: «Вот Пушкин счастливый!» – И что в этом плохого? – Плохого – ничего. Кроме того, что это неправда. Ты не моя девушка. И Пушкин не больно-то счастливый. – Ты верно рассудил, – серьезно покачала головой Риши. – Люди должны ненавидеть ложь и держаться правды. «Я знаю, – хотел сказать я. – Майор-воспитатель Кирдэр говорил в точности то же самое». Риши впилась в меня взглядом – острым, как заточенная спица, отчаянным, болезненно-преданным. Под взглядом этих глаз остатки хмеля, которые не успели выветриться по дороге, мгновенно с меня слетели. Было что-то страшное в ее взгляде. Будто мистическим образом не Риши, но все несчастные в любви девушки на меня сейчас глядели. Словно бы всю женскую скорбь Вселенной вобрали в себя ее глаза… |