Книга У солдата есть невеста, страница 100 – Александр Зорич

Остановились у ворот «Зари». Арина нажала на кнопку звонка. Со двора донесся звон цепи, совсем уже деревенский – это сторожевой кабыздох высунул башку из будки.

Но вот звон стих и воцарилась ночная, лесная тишина.

Обоим вдруг показалось: никто и никогда не выйдет на их зов.

И Саша со всей остротой ощутил, насколько же шизанутой была затея хоронить горемычного крокодила именно здесь, именно сейчас. Не говоря уже о том, насколько все это вообще ненормально.

Неожиданно Арина сняла меховую рукавицу и протянула Саше руку.

– Давайте вы будете звать меня Аришей, – предложила она.

– Легко! – Саша заметил, у нее крепкое рукопожатие.

– И еще… Давайте перейдем сразу на «ты». Я обычно против всего такого… Мое правило – никаких брудершафтов. Но с вами… я и так уже два раза ошибалась.

– Я заметил, – Саша польщенно улыбнулся.

И тут… как будто на небесах дали зеленую улицу. Всё вдруг стало двигаться шустро и плавно, как действие в балете. Им тотчас отперли. Охранник был уже предупрежден Молоштановым и в своей рефлексии над ситуацией ограничился куплетом из песни про крокодила Гену и вопросом, почему не приехала Шапокляк.

Он был явно выпимши, но запаха не чувствовалось. Впрочем, Саша знал, так бывает – давным-давно водитель автобуса дядя Петя объяснил подростку Саше, что лучший друг таксиста – настойка боярышника на спирту, сердечное средство. Воздействие классическое, запаха – ноль.

Их впустили и даже проводили туда, где, словно в сказке о Двенадцати Месяцах, чернела среди снегов жирная плешь незамерзающей поляны. Даже предложили чаю. От чаю они, правда, отказались.

Нехотя пошел снег.

Вначале они уложили крокодила в центр поляны, затем Саша отступил от краев свертка на полметра и, оттащивши трупик в сторону, принялся рыть. Саша налегал на свое тупое орудие, Ариша тут же выгребала землю совком. Слаженно, почти мануфактура.

И вроде бы, задача пустяковая, но вглубь продвигались медленно.

Несмотря на кусачий мороз, оба быстро вспотели. Саша освободил горло от шарфа, расстегнул куртку и стянул с головы черную вязаную шапочку, какие в малоимущих слоях населения зовут «киллерками». И если раньше он, нестриженый и небритый, в своей ношеной, сплошь черной секондхендовской одежке, был похож на перевоспитавшегося каторжанина, то, расхристанный и потный, он стал похож на каторжанина беглого. Опасного. На все способного.

Ариша придирчиво осмотрела его с ног до головы. Прыснула.

– Не боишься простудиться?

– Никак нет! За крокодила, любимца публики, не пощажу живота своего… – с мрачной иронией присягнул Саша. – Да здравствует Древний Египет, наше светлое прошлое!

Они вгрызлись в черную, комковатую почву еще на сантиметр, когда в кармане Сашиной куртки задребезжал мобильник.

– Ты сейчас где? – спросила Леля, в ее голосе сквозили стервозные нотки.

– На работе.

– А точнее?

– На тепличном комбинате «Заря». Улица Красных танкистов, строение два. Во дворе.

– Это же… это же хрен знает где! Как тебя туда вообще занесло?

– Я же тебе сказал, я на работе.

– Чтоб тебе так платили, как ты там уродуешься!

– Ты же этого сама хотела. Разве нет? – сказал Саша безразлично.

– Ты не ответил, что ты там делаешь.

– Хороню крокодила.

– Чтооо? – в этом тяжелом "о" переливалась целая гамма чувств, ни одно из которых не способно было сделать жизнь прекрасней.

– Хороню… Послушай, долго объяснять. Все равно по телефону ты не поверишь.

Присевшая на корточки Ариша громко чихнула. Потом еще раз. Ее шапка рывком сползла на брови, а потом и на переносицу.

– Кто там у тебя чихает?

– Моя коллега Арина… Ивановна.

– Ты еще скажи, она старая и уродливая, – злобно бросила Леля.

– Этого я говорить не буду. Потому что это неправда.

– Ну, как знаешь, – загадочно изрекла Леля и повесила трубку.

– Ты слышала? – спросил Саша. Тишина вокруг стояла такая, что это было бы немудрено. Саша даже различал как в далекой будке почесывает за ухом барбос.

– Нет, не слышала. Но смысл ясен, – отвечала Арина с угрюмой мужской ухмылкой.

Она стянула шапку. Ее прямые русые волосы растрепались по воротнику, щеки были такими красными, что казались нарисованными. Она отложила в сторону свой пластиковый совок – на его задней поверхности красовалась вычерченная масляной краской монограмма «М.С.». Саша не знал, что «М.С.» означает Марина Сергеевна. А вот Арина, конечно, знала. Все-таки четыре года в «Сытый-Сити».

Саша подтащил сверток с рептилией к краю могилы, кое-как устроил его в углублении. Яма вышла мелковата и лапка покойника никак не хотела прятаться. Саша бережно примял ее ногой.

– Так послушать, все его обожали, как родного сына. А имени почему-то не дали… – пробормотал Саша, нагребая землю в могилу.

– Откуда ты знаешь, что не дали?

– Проговорился бы кто-нибудь. Та же Галинька.

– Не обязательно. Я однажды спросила у Галиньки, в каком году она родилась, анкету заполняла. Она минуты три думала, даже слышно было, как мозги скрежещут… Это я не к тому, что она тупая. Просто она… – Ариша смолкла, подбирая слово.

– …думает телом, как танцовщицы или боксеры, – подсказал Саша.

– Ну да, так. У женщин это часто… А знаешь, Саша… Так комфортно с тобой! Ты умеешь проговаривать то, что у меня не получается сказать. Не хватает навыков.

– За это бы выпить… – с тоской произнес Саша.

– Жаль, что нету. А, впрочем… Почему нету? Послушай, самое смешное, что есть!

Выпрямилась, метнулась к своей сумке, что стояла на деревянном ящике, улыбающаяся Ариша. Села на корточки, принялась вести раскопки. На снег выскочили щетка для волос, затрепанная записная книжка, закладкой в которой подрабатывала плоская белая пачка дамских сигарет, спящий мобильник, кошелек и… стопятидесятиграммовая текила.

– Вот! Мне Богдан подарил, партия оказалась подгулявшей, в смысле документов. Уже неделю ее таскаю, забываю выложить. Тут, правда, немного… Два глотка.

– Ничего, мы символически, – Саша бережно принял кроху и теперь разглядывал.

Он свинтил пробку и пригубил первым.

Текила жахнула в желудок, как сани с ледяной горы. Ариша тоже приложилась и сразу за этим жадно закурила.

Потом выпили по второй. Краем глаза Саша заметил, что охранник подсматривает за тризной из окна сторожевой будки.

«Так погребали они конеборного Гектора тело!» – громко продекламировал Саша и, запрокинув голову, высунул язык – из пустого пузырька выкатились запоздалые кактусовые капли.