Книга Ушедший мир, страница 47 – Деннис Лихэйн

– Но крыса же в доме.

– Верно, – сказал Джо, – но пришла она по канализации.

Дион ущипнул себя за складку кожи между бровями и вздохнул:

– Тебе не кажется, что мне стоит жениться?

– Что?

Дион окинул взглядом сад:

– Ну, знаешь, чтобы кто-то готовил мне еду, рожал детей и прочая ерунда в том же духе?

Джо знал обо всех интрижках Диона с кассиршами из магазинов, танцовщицами и продавщицами сигарет еще с тех времен, когда они после Великой войны прятались на улицах Бостона от инспектора по делам несовершеннолетних. Дион оставался с каждой девушкой не дольше нескольких недель.

– Я считаю, что от женщин слишком много проблем, – сказал Джо, – и затеваться стоит лишь в том случае, если ты ее любишь.

– Но ты же был женат.

– Да, был, – сказал Джо. – Я ее любил.

Дион затянулся сигарой. Они слышали, как Томас за домом колотит мячом по площадке.

– И тебе ни разу не хотелось повторить с кем-нибудь еще?

Джо мысленно окинул взглядом чудовищно огромный дом Диона. Он живет один, но ведь телохранителям нужно где-то ночевать, поэтому у него дом в восемь тысяч футов, а кухня нужна только для того, чтобы спрятать в раковине баскетбольный мяч.

– Нет, – сказал Джо. – Не хотелось.

– Она умерла семь лет назад.

– Мы сейчас говорим как друзья? Или как босс и его консультант?

– Как друзья.

– Я знают, черт побери, что это было семь лет назад. Я считал. Я прожил все эти годы.

– Ладно, ладно.

– День за днем.

– Я же сказал, ладно.

Они немного посидели молча, после чего Дион громко застонал.

– Можно подумать, что только этого нам сейчас не хватает, – сказал Дион. – У меня Уолли Граймс в могиле, Монтус Дикс заперся в своей крепости, в Айборе новые драчки с профсоюзами, в трех моих борделях эпидемия кишечного гриппа, а война забрала у нас половину лучших клиентов.

– Нелегкая у нас жизнь. – Джо изобразил, как играет на крошечной скрипочке. – Я собираюсь пойти соснуть. Несколько дней не сплю.

– Видок у тебя соответственный.

– Да пошел ты.

– Угу, разбежался.

Поспать не получилось. Если теперь он больше не волновался из-за пули со своим именем, то не мог выкинуть из головы мысль о крысе в их организации. А в те мгновения, когда он не думал о крысе в их организации, переживал, как будет жить его сын, если что-нибудь случиться с его отцом. Что возвращало его к мысли о пуле с его именем.

Чтобы переключиться, он старался думать о Ванессе, однако мысль не приносила привычного утешения. Между ними что-то переменилось. Или, может быть, переменилось в ней. Женщин никогда не поймешь. Однако тогда, на причале, он сидел с другой Ванессой. Она была охвачена сожалением и, кажется, страхом, причем не внезапным, а застарелым. Они целый час просидели, держась за руки и почти не разговаривая. Но когда она поднялась и пошла к машине, показалось, что они проделали долгий путь, путешествие из пункта А в пункт Я, пока сидели на этом причале.

На прощанье она легонько коснулась ладонью его щеки, ее глаза метались по его лицу, все высматривая, выискивая что-то. Только что?

Он понятия не имел.

А потом она уехала.

В общем, поспать не удалось, и остаток дня Джо был заторможенный и раздражительный. Он немного взбодрился после ужина, когда они с Дионом взяли бренди в кабинет и начали разговор о Билли Ковиче. Томас спал наверху.

Дион налил в бокалы по доброму глотку и сказал Джо:

– Разве у тебя был выбор?

– Но ведь он действительно доставал сигареты.

Джо сморщился и сделал большой глоток из своего бокала.

– Да, в тот раз, – напомнил ему Дион.

– Да-да, – сказал Джо. – Я знаю, знаю.

Дион со скрежетом повернул ручку окна за письменным столом, затем снова поглядел на Джо:

– Ты хорошо себя чувствуешь?

– А? – Джо посмотрел на друга, затем перевел взгляд на темную растительность за окном. – Да, прекрасно. Я перестал бояться за свою жизнь. Я только не хочу, чтобы Томас пострадал из-за того, что находится слишком близко ко мне.

Дион открыл окно, и ворвавшийся ветер оказался приятно прохладным для марта в Западной Флориде. Он шелестел в темноте пальмовыми ветвями – будто шепчутся девчонки-школьницы.

– Никто Томаса не тронет, – сказал Дион, – и тебя никто не тронет. Ты проснешься утром в четверг и удивишься, как вообще мог на такое купиться. Сучка выдумала это заказное убийство, чтобы Люциус сохранил ей жизнь. Черт, да Люциус, может быть, сам разработал этот план – он чертовски умный парень, – чтобы прикарманить девяносто тысяч, а она спаслась и уверена, что сама додумалась вовлечь тебя в игру. А ты между тем уже неделю не спишь…

– Две.

– Две недели. Ты худеешь, у тебя мешки под глазами, черт, да у тебя волосы поредели. И чего ради все это? Чтобы сделать чертовски богатого негодяя еще богаче и спасти одну из его прислужниц от смерти, которую она, кстати, заслужила.

– Ты действительно думаешь, что это была игра?

Дион присел на край письменного стола и поболтал бренди в бокале.

– А что еще это может быть? Никто, – он наклонился и чокнулся бокалом о коленку Джо, – слышишь, ни один человек на свете не желает тебе смерти. Так чего ради затевать все это? Чтобы вынудить тебя гоняться за собственным хвостом и чтобы они получили то, чего хотели.

Джо поудобнее устроился в кресле. Поставил свой бокал на приставной столик, вынул сигареты, закурил. Он ощущал дуновение ночи на лице, слышал, как какое-то мускулистое и проворное существо – белка или крыса, решил он, – носится между деревьями.

– Значит, так: если в четверг, в одну минуту первого ночи я буду жив, то съем любую гадость, которую ты мне предложишь. И даже с удовольствием. Однако до того момента шаги за спиной будут мерещиться мне, куда бы я ни пошел.

– Это понятно. – Дион подлил бренди в бокалы. – Но, может быть, отвлечешься завтра от своих мыслей?

– И каким же образом?

– Монтус Дикс. – Дион чокнулся с Джо.

– А что с ним?

– Он ходячий покойник, и тебе это известно. – Дион открыл коробку с сигарами, стоявшую на столе. – Ему пора уйти. Я выгляжу слабым, пока он отсиживается в норе, когда двое моих парней уже похоронены.

– Но, как ты сам сказал, он отсиживается в норе. Я не смогу до него добраться.

Дион раскурил сигару, затягиваясь, пока она не затлела.

– Тебя в Браун-тауне уважают точно так же, как и в остальных частях города. Ты сможешь войти через парадную дверь. Я тебя знаю. Ты туда войдешь, скажешь, что пора ему выбираться на свежий воздух, и все пройдет быстро. Он даже понять ничего не успеет.