Книга За горами – горы. История врача, который лечит весь мир, страница 61 – Трейси Киддер

– Как выйду, башку ему отрежу, – заключил он.

Все рассмеялись – и заключенные, и врачи. Смех оглушительно отдавался от стен тесного помещения. Фармер сделал себе пометку “Больных СПИДом сажают на более долгие сроки?” и обещал передать информацию специалисту по СПИДу во Всемирном банке. Затем он поблагодарил заключенных.

Старший сказал:

– Вы бы почаще нас навещали.

– Я бы с удовольствием, – ответил Фармер.

Мы покинули камеру с пятьюдесятью больными СПИДом. Дверь захлопнулась за нами. Грохот тяжелого старого металла о металл эхом прокатился по слабо освещенному коридору. Ни коридору, ни эху словно бы не было конца.

– Представляете, каково слышать это с той стороны двери? – спросил я Фармера.

– Каждый раз представляю, – ответил он.

Да и не так-то трудно вообразить себя совершающим ошибку, которая приведет в камеру в этих стенах. В то время в России уголовное правосудие было так перегружено, что молодой парнишка, стянувший батон хлеба или бутылку водки, мог угодить в тюрьму и целый год, если не четыре, томиться в СИЗО, пока дело дойдет до суда. Во время ожидания либо отсидки ему с высокой вероятностью светило заражение туберкулезом – по оценкам, около 80 процентов российских заключенных являлись носителями палочек Коха. И тогда его шансы слечь с активной формой болезни были куда выше среднего, поскольку в тюрьме этому способствовали плохая гигиена, нездоровое питание и изобилие других заболеваний. Между тем в скудно финансируемых тюремных больницах оборудования и лекарств не хватало даже для того, чтобы нормально лечить лекарственно-чувствительный ТБ. Молодой заключенный мог подхватить чувствительный штамм, который потом вследствие неадекватного лечения разовьется в МЛУ-ТБ.

Или же – такая вероятность возрастала день ото дня – он мог получить уже готовый устойчивый штамм от заразившего его товарища по несчастью и умереть, так и не дождавшись приговора за кражу батона.

Нас провели по очередному извилистому коридору, вниз по железной винтовой лестнице и через помещение, смахивавшее на средневековый пыточный подвал. Мимо нас прошел старик, кативший перед собой тележку, уставленную большими алюминиевыми бидонами. Из одного торчал огромный половник. Старик остановился у двери камеры. В дверном окошке появилось чье-то лицо.

– Еда здесь вообще-то неплохая, – поведал мне Фармер. – Соленая.

Высокая похвала от врача-гипертоника.

Мы пришли в туберкулезное отделение. Сотрудник тюремной администрации пустился в объяснения:

– Врачи работают сверхурочно и почти не защищены. Рентгеновское оборудование изношено. Даже для текущих пациентов не хватает лекарств. Лабораторных услуг город нам не оказывает.

Они сами не знали, сколько у них больных с лекарственно-устойчивыми штаммами. Но уж точно не несколько человек. Туберкулезом страдали 100 тысяч заключенных, МЛУ-ТБ – вероятно, около 30 тысяч. В октябре Фармер выступал в телепередаче “60 минут”, рассказывал об эпидемии в России и бывших республиках СССР.

– Мы объявим чрезвычайную ситуацию в области здравоохранения на мировом уровне, – говорил он.

– Как скоро ситуация выйдет из-под контроля? – спросил ведущий.

– По мне, так уже вышла, – ответил Фармер.

Мы задержались в вестибюле туберкулезного отделения. Кто-то из русских врачей сказал:

– Мы не получаем информации из других учреждений, откуда к нам поступают заключенные. У нас тут такой вокзал. Пятьдесят процентов не из Москвы.

Фармер поинтересовался, как долго больному ТБ заключенному добираться отсюда в сибирскую тюрьму.

– Примерно месяц. Их пересылают по этапу. Продолжать лечение в пути нет никакой возможности.

Повернувшись к Гольдфарбу, Фармер тихо прокомментировал:

– Эти перевозки заключенных обернутся кошмаром.

Мы снова зашли в камеру, на сей раз к туберкулезникам.

В целом она мало отличалась от предыдущей, разве что народу побольше и воздух более влажный – результат дыхания множества больных легких. Несколько человек кашляли. (Каждый на свой лад, подумал я: вот шаляпинский бас, вот баритон, вот тенор.) Фармер стоял возле кровати, слегка опираясь рукой о матрас верхней койки.

– Хорошо выглядите, – сказал он одному из заключенных. – Кто-нибудь кашляет кровью?

– Нет.

– Значит, в целом вы идете на поправку?

– Ну хоть не под откос, – отозвался кто-то.

Фармер поинтересовался, откуда они. Грозный, Поволжье, Баку.

– Скажите им, что я был в Баку, – обратился Фармер к переводчику. – И что здесь лучше. Скажите, что я был в колонии номер три.

Молодой человек, сидевший на верхней койке, оживился:

– А я вас видел в третьей. С вами была женщина.

– Совершенно верно! – воскликнул Фармер, пожимая парню руку. – Рад видеть вас снова.

Пришло время прощаться.

Через переводчика Фармер пожелал больным удачи.

– Скажите им: я надеюсь, что все они поправятся.

Мы направились обратно в помещения администрации.

– Нравится мне здешний медперсонал, – признался Фармер. – Они стараются. – Он повернулся к переводчику: – Передайте Людмиле, что врачи в этой тюрьме, по-моему, всей душой преданы своей работе.

Свой отзыв он адресовал именно врачу Людмиле неслучайно. Она рассказывала ему, как один итальянский правозащитник, инспектировавший учреждение, обвинил ее в жестоком обращении с больными СПИДом, имея в виду их изоляцию от остальных заключенных. Фармер на это ответил: “В рассаднике туберкулеза?! Не изолировать их было бы нарушением прав человека!”

Пока мы шли по коридору, Фармер тихо говорил мне:

– У них тут семьсот больничных коек, из которых пятьсот заняты туберкулезниками. Подсказка, лишь подсказка, что, возможно, имеет место проблема.

Один из врачей пожаловался Фармеру, что помимо лекарственной устойчивости повышается еще и заболеваемость сифилисом. Тревожный знак: разгул сифилиса провоцирует разгул СПИДа, который, в свою очередь, значительно усугубит эпидемию туберкулеза.

– Катастрофа, черт подери, – бормотал Фармер.

Тем временем нас проводили в зал для совещаний с выкрашенными в горчично-желтый цвет стенами. Большой стол был уставлен угощениями.

– Ой, спасибо! Как приятно! – громко воскликнул Фармер и, обращаясь ко мне, вполголоса добавил: – Вот этого я и боялся. Ненавижу водку.

Однако сел и лихо опрокинул рюмку, искусно притворяясь, будто ему нравится. Точно как в Гаити, когда его потчевали продуктами пятой группы. Зазвучали тосты. Ответные речи Фармера постепенно становились все длиннее.

– В Гаити я работаю с юности, уже без малого два десятка лет, и несколько лет назад власти Массачусетса пригласили меня в комиссию штата по борьбе с туберкулезом. А я их спрашиваю: “И на кой мы такие нужны?” В Гаити у меня было несколько пациентов с МЛУ-ТБ, я взял у них мокроту на анализ, привез в Бостон и отдал в лабораторию, надписав “Пол Фармер, комиссар ТБ”. Я хотел, чтобы там сделали анализ моих гаитянских образцов, и они все сделали без единого вопроса. Поэтому я стал возить туда образцы все чаще, потом и из Перу тоже, и в конце концов у меня, разумеется, попросили объяснений. Я ответил: “Массачусетс – солидный штат. В нем есть все для лечения ТБ: большие лаборатории, фтизиатров хоть отбавляй, специально подготовленных медсестер и лаборантов полно. Одного только не хватает – туберкулеза”.