Онлайн книга «Зона заражения-2»
|
– Есть вопросы? – А намаз мне можно здесь совершать? Дядя кивнул головой. – Можно. Я скажу, чтобы тебе принесли коврик из твоей каюты и воду, чтобы ты мог сделать омовение, как положено. – Рахмат, дядя. – Не пускай никого. Это очень важно… Когда Алербек остался один, он прошелся взад-вперед, потом начал искать местечко почище, чтобы тут расстелить коврик для намаза. Озабоченно посмотрел на часы. Он был вооружен автоматом «Витязь-45» российского производства. Более мощный «калашников» применять было нельзя, потому что здесь было много ценного оборудования и много всего горючего. Пуля «АК» пробивала защиту. Пришел Мамаджон, принес коврик и воду. Кивнул на дверь. – Кого привезли, брат? – Не знаю. Мамаджон положил коврик и воду, толкнул его дружески в бок и ушел… На самом деле Алербек не считал Мамаджона своим братом. Он считал его негодяем, отвергшим Аллаха, лицемером и грешником, которому гореть в аду. Как и всех остальных своих сослуживцев. Никто – ни дядя, ни остальные охранники, находящиеся здесь, – не заметили того, как ненавидит их Алербек. Он искренне верил в Аллаха, но каждый день, возвращаясь в кубрик, где жили охранники, видел приклеенные к стенам страницы из журналов с голыми кафирами [133] . Вместе с грузом для вышки им тайно доставляли водку и анашу. Многие от отсутствия женщин делали содомский грех друг с другом, а ведь в шариате сказано, что это самое ненавистное для Аллаха преступление. Однажды они расстреляли какую-то лодку. Просто так. Она проплывала мимо, там были люди – и они открыли огонь из крупнокалиберного пулемета и снайперских винтовок. Потом выцеливали головы барахтающихся людей, наверняка мусульман, и смеялись. При этом они считали себя мусульманами. Сам Алербек исповедовал ваххабизм. Со временем он узнал, что среди рабочих тоже есть тайные ваххабиты. Сейчас он тщательно скреб пол, чтобы не совершать намаз в грязи, когда услышал, как в дверь, от которой у него были ключи, кто-то скребется. Это было похоже на звук, с которым скребется мышь. А он не любил мышей, потому что мыши разносили всякую заразу… Он подошел к двери, прислушался – потом сильно стукнул, как это он всегда делал, когда желал отогнать мышь. Потом отошел, чтобы закончить работу, но тут же шорох раздался вновь. Он подошел к двери и стукнул опять. – Салам, ахи… Он подумал, что это ему послышалось. И снова стукнул. – Салам, ахи… Конечно, дядя сказал ему не говорить с пленницей. Но Алербек вырос в таком месте, где единственным учением было учение в медресе, а там рассказывали всякое – про джиннов, например. Если верить в джиннов, можно поверить и в говорящую дверь. – Кто это? – Салам, ахи… Ахи… в переводе «брат». Так обращались друг к другу члены джамаатов, и это было что-то вроде сигнала «свой». – Кто это говорит? – Это я, ахи… выпусти меня. – Мне нельзя с тобой говорить, – сказал он. – Ты правоверный? – Ла иллахи илла Ллагъ, – сказал он, подтверждая, что он и в самом деле правоверный. – Тогда выпусти меня ради Аллаха… Он поколебался. Инстинкт и многолетнее воспитание в покорности старшим рода диктовали ему отойти от двери, но вера заставляла остаться. – Кто ты такая? – Я ухти, твоя сестра… – Ты правоверная? – Да, я правоверная, как и ты. Алербек прищурился… он знал, что джинны хитры. – Скажи аят Аль-Курси. По преданиям, аят хорошо защищал от джиннов. К его удивлению, из-за двери раздались слова аята. Неверный его не знал, а джинн, прикинувшийся женщиной, никогда не стал бы произносить это. – Кто ты такая? Как ты сюда попала? – Я правоверная. Они похитили меня. И собираются убить. – Почему? – Потому что я правоверная. Как и ты. Алербек недоверчиво покачал головой. – Мой дядя правоверный, и хозяин тоже. – Они кяфиры, хоть и прикидываются правоверными. Они лицемеры и поклоняются Аллаху лишь для вида. Они хотят убить меня за все то, что я сделала для братьев… – Что ты сделала для братьев? – Ты знаешь Ильяса, праведника? Амира из Ферганского вилайята… Конечно же, Алербек знал про Ильяса, праведника. Его слава была известна даже здесь… – Да, знаю. – Тогда слушай, ахи… Через некоторое время Алербеку принесли еду. Еда была халяльная, ее привозили на больших судах снабжения – питались на вышках лучше, чем в большинстве мест по побережью Каспия. Конечно, некоторые мусульмане сомневались, что восстановленное мясо есть халяль [134] , но было не до жира, так что ели и такую. Сегодня на ужин… точнее… у миски еды для ночной смены платформы не было подходящего названия – короче, ему принесли большую миску восстановленного картофеля с восстановленным мясом коровы и подливом. – Эй, брат… – позвал Алербек дежурного, – подойди сюда. Дежурный… один из многих, кого набрали для работы на платформе, невысокий, кривоногий, с глазами-щелочками и редкой бородкой, подошел ближе. – Ла иллаха Илла Ллагъ, – сказал Алербек. – Мухаммед расуль Аллагъ, – тут же ответил дежурный. – Оживляет масджиды Аллагъу тот, кто дает салам, вносит закят и не боится никого, кроме Аллагъа. – Может быть, такие окажутся в числе идущих верно, – закончил фразу посыльный. – И те, кто был преступными, окажутся в числе потерпевших ущерб, – сказал Алербек, – ты знаешь, брат, о том, что в той комнате наша сестра? – Нет, брат. – Они тиранят ее только за то, что та уверовала в Аллаха Всевышнего и помогала правоверным мусульманам чем могла. Тот, кто принес еду, с сомнением посмотрел на дверь. – Она знает Ильяса Праведника и много помогала ему. Благодаря ей многие из наших братьев получили оружие. В исламе было кое-что… это могло быть и спасением, и уязвимым местом, в зависимости от ситуации. Верность Аллаху со стороны любого, кто ее провозглашал, не могла быть поставлена под сомнение. |