Книга Разбой, страница 100 – Петр Воробьев

– Сын мой, таксисом и хаосом не исчерпаны все сущности!

– Какие же ещё сущности могут довлеть, учитель?

– Атаксия!

– Атаксия? Не едина ли это сущность с хаосом?

– Вопреки расхожему и прискорбному заблуждению, атаксия – не хаос, и таким образом, не антитеза таксиса. Таксис и атаксия находятся в динамическом противостоянии, и в его ходе новый таксис самоформируется из атаксии, как апофеоз свободного волеизъявления идиотов!

Хельга задумалась, не стоит ли приобрести какое-нибудь фонографическое устройство, чтобы записывать речи мистагога на ходу. Из разговора учителя с Самбором мог бы получиться, скажем, «Перипатетический диалог», а новые квенмаркские или колошенские магнитофоны и пуда не весили, так что их можно было таскать на лямке через плечо.

Ещё лучше было бы, конечно, говори Курум не о политике, а о тонкостях современной орологической теории, в значительной степени обязанной старцу своим существованием. Во-первых, он воссоздал пути движения ледников в Фимбулвинтер и объяснил их воздействие на климат. Во-вторых, мистагог смог ещё до появления спутниковой съёмки предсказать, что северо-восточный Нордланд – не равнина, как думали многие, а плоскогорье. К великому сожалению аколитов, схоластов, и мистагогов, в недавние годы Курума потянуло на дрянцо. Вместо новых орологических откровений, он разродился политическим трудом о последовательностях форм общественного устройства, потом ударился в диалектику таксиса и атаксии, и наконец, прийдя в ужас от того, как его учение переврали наиболее рьяные политические эпигоны в Этлавагре, отправился в добровольное изгнание в Подлесье.

– Но мистагог, в твоём учении, даже низшая форма общества не так уж плоха – род, а чего я насмотрелся за последние дни… До чего чолдонцы уже докатились – это не род, это какая-то стая псоглавцев! Хоть отчаивайся!

– Ну что… Отчаиваться нельзя. Когда в Эпинеон Крео начались бунты самопрозванных атакситов, я тоже был близок к отчаянию, но понял, что если ввергнусь в его пучину, подам пример малодушия как раз тем ученикам, кто стремится к полноте гнозиса, не прельщаясь анагогизмами [280] и синекдохами. И тебе отчаиваться нельзя, от успеха твоего дела зависит не только много жизней, но, может статься, и наше будущее.

– Мистагог! Ты понимаешь!

– Сын мой, может статься, что я понимаю, что будет значить полёт «Гулльвейг» даже лучше, чем ты. Наш вид уже пережил обледенение, у самой кромки ледников, только благодаря взаимопомощи. И только благодаря взаимопомощи распространился по всей планете, теперь и к другой планете потянулся. Если мы там удержимся и пойдём дальше, возможно, после диаспоры катастрофа не распространится на все планеты.

– Учитель, так катастрофа неизбежна? – спросила Хельга.

Да, магнитофон стоило завести. Хотя кто будет читать «Перипатетический диалог», если грядёт новый Фимбулвинтер?

– Циклы истории неумолимы, как эоны льда. Все великие общества коснели в тирании и угасали – автаркия брадиэфеков, Ипсипургомагдол, а за ним и багряная гегемония. Эти общества были по-своему не менее развиты, чем наше…

– Точно, Ардерик с Фейнодоксо нашли на луне посадочную ступень какого-то древнего корабля, не то китежского, не то Гридьей Вежи! – Самбор обрадовался, но очень ненадолго. – Так что ж выходит, и мы обречены?

– Нет, хотя теперь отступить от пропасти будет очень трудно. И если катастрофа произойдёт, она будет сокрушительнее, чем Фимбулвинтер. Ныне смертные стали очень взаимозависимы. В тёмные века, шаманы на вершине Адальбертовой горы могли мазать камни кровью девственниц, в то время как их общество на всех парах летело к катастрофе, а в эти же дни в Ошнаге Менатеи расцветал матриархат. Сейчас если падём, падём все вместе. В Девятиречье неурожай, а из-за этого за тьму рёст Щеглов Острог в осаде.

– А в Бунгурборге мёртвых даже оплакать некому, – сумрачно добавил схоласт.

– А отчего?

– Я не знаю, – искренне растерянно ответил Самбор.

Хельга была знакома с мечником добрую четверть своей жизни, но такой тон слышала от него впервые – обычно поморянин знал всё обо всём с параметром уверенности никак не менее, чем два десятка к одному.

– Ты меня спроси, отчего? – напомнил собеседнику о его предназначении в диалоге Курум.

– Отчего?

– Все нынешние беды – оттого, что взаимовыручка не развивалась вместе с взаимозависимостью в обществе. Гражданин понимает, что надо помочь соседу, но ещё не может взять в толк, что теперь все смертные – соседи.

– Дело! Это как Вратислав сказал: «Как мужу из Наволока объяснить, за что ему жизнь у Щеглова Острога ставить на кон»?

Упоминание о воеводе слегка затуманило Курумово чело, но старец не выразил неудовольства вслух. Самбор продолжил:

– Если и мужу законопослушному нелегко объяснить, как такое втолковать, например, разбойнику?

– И большинство разбойников служит обществу, – назидательно сказал Курум.

– Как это? – недоверчиво отозвался Самбор.

– Перераспределяют богатство. Например, какой-нибудь богатей облапошил общину, золото спрятал в ларь, там оно лежит без дела, а разбойник залез в ларь, золото вытащил, и снова в оборот пустил.

– Можно подумать, разбойник так же, как у богатея, не украдёт у самой общины!

– Зачем ему красть то, что ему и так принадлежит? Ведь и он – часть общины, и должен понимать свою общественную задачу. Исторически, разбойники грабили богатых и раздавали добро бедным.

– Теперь бедного скорее сперва ограбят, а потом продадут в рабство!

– Именно! То, что качество разбойников в последнее время упало, свидетельствует о кризисе общества. Более того, появились уже промышленники, что сами хуже разбойников. Они покушаются не на отдельные жизни, а на всю биосферу! Одного такого промышленника кавское вече только что объявило вне закона.

– Кого? За что?

– Его зовут Харкен. Раньше вече запретило его заводу сливать отходы в реку…

– Харкен? – Самбор обрадовался. – Я знаю Овсяника, он как раз и отрубил его поединщику руку на том суде!

– Мало того, что Харкен пренебрёг этим решением веча, он послал своих охранников биться с приставом и кавскими урядниками, когда те пришли закрывать завод.

– А разве пристав и урядники – не часть государственной машины, издревле враждебной течению свободы? – съехидничал Самбор.

Сбить Курума с мысли не удалось бы и опытному демагогу. Старец невозмутимо включил подколку схоласта в своё логическое построение:

– То, что одна часть косной машины подавления теперь работает против другой, как раз и свидетеьствует об углублении кризиса. Но этот кризис может разрешиться так, как я говорил ранее, самоформированием нового таксиса из атаксии. Не в пример промышленникам, даже у настоящих разбойников появились братства, которые устанавливают правила, например, что разбойник не должен воровать у своей общины.