Книга Имя кровью. Тайна смерти Караваджо, страница 27 – Мэтт Риз

– Они, похоже, люди добрые.

– Они покинули дом и прошли долгий путь, чтобы увидеть тебя. Побирались и голодали, только чтобы заглянуть тебе в лицо. Ты ведь не отвернешься?

– Нет. Только вот, я помню, Доменико тогда малость замерз.

– Верно, и Пресвятая Дева о младенце тоже не забыла бы. Повернись немного в сторону – ведь ты волнуешься о мальчике и спешишь вернуться в дом. Но не отрывай взгляда от лиц паломников.

Она склонила голову к плечу – страшась великой ответственности, возложенной на нее художником, но жалея нищих.

Караваджо отошел в свой уголок, за черную занавеску, и увидел проекцию натурщиков на холсте. Он выдвинул холст вперед, чтобы изображение сделалось четче, – фигуры предстали перед ним как живые. От радости художник даже закусил губу и стиснул кулаки. Не один месяц пройдет, прежде чем он закончит картину, – но сейчас он увидел ее всю целиком.

Черенком кисти он процарапал очертания пилигримов на красновато-коричневом грунте. На первом плане – грязные ноги старика; заострившаяся от старости и голода скула нищенки; детская ручка, ухватившаяся за бордовый бархат платья, купленного Караваджо для его Мадонны; нога Лены, поставленная на носок, и линия ключицы под опущенным к плечу подбородком.

Еще несколько меток на грунте – и художник вышел из своего укрытия. Он обвел мелом место, где стояла Лена, – чтобы не ошибиться в следующий раз, и сделал то же самое возле колен паломников. Потом Караваджо отпустил мальчика во двор, поиграть с нищими, а сам начал писать лицо Лены, ища тон кожи и накладывая тени у носа и глаз. Через некоторое время он услышал тихий стон.

– Шея заболела?

– Ага, – Лена улыбнулась. – Можно взглянуть?

– Смотреть пока не на что.

Она качнула бедрами.

– И как он, Святой дом в Лорето?

– Похож на твой.

Она склонила голову набок, улыбаясь лукаво, словно в ожидании подвоха. Он снова взглянул на очертания ее лица, набросанные на холсте. Ему захотелось увести ее за занавес. «Там никто нас не увидит, – подумал он. – Только моя Мадонна».

– Ты ведь и есть Пресвятая Дева. И дом у тебя все тот же, до последней трещины на притолоке и облупившейся штукатурки на стене, – объяснил он. – В таком доме Христос и вырос. Ты что же думаешь, он во дворце жил? Или в церкви? Разве он был князем?

– Нет, плотником.

– А где живут плотники? В Квиринальском дворце?

– Один на нашей улице живет.

Он отложил кисть и палитру, подошел к Лене и взял ее за руки. Она кончиками пальцев растерла пятна масляных красок у него на ладони. У Караваджо перехватило дыхание. «Значит, вот как приходит весть с Неба. Не по-итальянски, не на латыни, а просто ощущением, ясным в тот же миг. Как будто я стою перед гениальной картиной: сначала чувствую и лишь затем понимаю».

Художник отдернул занавес, чтобы Лене были видны наброски композиции.

– Я пишу эту картину не так, как другие писали Мадонну Лорето. Не хочу, чтобы люди говорили: «Ах, Пресвятая Дева летать умеет! Ой, а какой у нее хорошенький домик!» Я хочу, чтобы люди прикоснулись к чистоте души Мадонны и преисполнились любовью, которую она принесла в мир, подарив нам своего Сына.

Он шагнул к ней ближе и увидел в глазах Лены ожидание. «Она знает, что я скажу. Она чувствует то же самое. Она со мной!»

– Чтобы написать такую любовь, я должен ее пережить. И я готов к ней. Потому что я люблю тебя.

Взгляд Лены заметался между изображением на холсте – незаконченным, неподвижным – и живым лицом стоящего перед ней мужчины.

– Если я когда-нибудь напишу что-то стоящее, то лишь потому, что буду думать о тебе.

Она опустила глаза и подалась к нему, коснувшись плечом его плеча:

– Но я не. Ну, понимаешь. У меня уже были мужчины.

– Я не говорил, что ты и есть Дева, – Он приподнял ее подбородок пальцем. – Я вижу в тебе образ Девы, ты воплощаешь его. Без тебя Ее не существует.

И он прильнул к ее губам.

* * *

Дель Монте смотрел, как Караваджо выписывает солнечный луч на грязной ступени под ногами Мадонны. Кардинал приподнял шапочку и почесал макушку.

– Ни Бальоне, ни Академия этого не одобрят, – сказал он.

– Если бы эта картина им понравилась, я бы разрезал ее кинжалом на куски, – Караваджо наклонился ближе к холсту.

Дель Монте воззрился на полотно высотой в два человеческих роста.

– Великолепно, – прошептал он.

– Но?..

– А как же требования церкви к изображению религиозных сюжетов?

– С каких это пор вы обращаете внимание на такие вещи?

– Пойми меня правильно. Говорят, я могу когда-нибудь стать папой – но я ценю искусство как величайшее отражение Света Божия на земле.

Караваджо взял кисть в зубы и стал выбирать другую – из кувшина, стоящего у подножья его мольберта.

– Ну и что?

– У твоей Мадонны грязные ноги, Микеле. Да и вокруг глаз какие-то тени. Святой дом, на который многие папы потратили огромные суммы, здесь похож на лачугу.

– Христос был бедняком.

– Но Его Святейшество отнюдь не беден.

Караваджо потянулся, не отрывая придирчивого взгляда от последних мазков.

– Если Царица Небесная живет в нищете, Микеле, зачем людям почитать богача, который одевается в драгоценные мантии и ходит по дворцу в красных туфлях? – Дель Монте вновь уставился на картину: лицо его просияло восхищением, которое не могли затмить никакие богословские споры. – Ну ты хотя бы нимб ей нарисуешь?

– Я уж думал, вы так и не спросите, – Караваджо выудил из-под палитры циркуль.

* * *

Дописав Мадонну, Караваджо сел перед картиной. Вечерело. Зимнее солнце село. Последний луч скользнул по телу Богоматери из-за края ставни, как небесная ласка. «Ничто другое прикасаться к Ней не должно», – подумал он.

В доме было тихо – Караваджо спровадил домочадцев в Болотную таверну, пообещав, что придет к ужину. Ему хотелось побыть с Ней одному, прежде чем отдавать церкви Святого Августина. Он потрогал грубый шрам на шее: «Если бы не этот шов, я бы, пожалуй, рассыпался бы, оторвавшись сам от себя, как отпоровшийся от камзола рукав». Рана на виске успела затянуться и покрыться пушком волос, но под кожей что-то пульсировало. Его тело боролось, исцеляя нанесенные раны. «Наверное, от удара в мозгу что-то разошлось – и теперь предупреждало: следующего раза не будет. В любой момент жизнь может оторваться, не дав времени объяснить, попрощаться, извиниться. Каждое слово, сказанное Лене, может стать последним».

Вот о чем рассказала ему только что завершенная картина. Всё всерьез. Мадонна – живая. Любой, кто увидит ее, узнает и о нем – даже если ему не пережить еще одной драки или еще одной болезни.