Книга Почти ангелы, страница 12 – Барбара Пим

За вторым горьким они рассматривали сделанные им фотографии. Темнокожие фигуры в белых балахонах, набедренных повязках или вообще без ничего были запечатлены за теми или иными делами – по большей части подсмотренными издалека. Иногда, разнообразия ради, встречался крупный план грозной фигуры в маске и одеянии из листьев или красивой девушки, голой по пояс, но с множеством бус, – на эти Дейдре смотрела из чувства долга, однако с некоторой неловкостью, не зная, как лучше реагировать. На последнем снимке сам Том стоял у хижины с остроконечной крышей из пальмовых листьев.

– Думаю, эта мне нравится больше всего, – робко произнесла она, надеясь, что он подарит ей снимок, но он просто рассмеялся и со словами, что самым дурным вкусом считается показывать свое фото в полевых условиях, убрал снимки в папку.

Глянув на часы, Дейдре с изумлением обнаружила, что уже больше двух.

– Мне надо идти, – сказала она. – Я обещала маме вернуться сегодня пораньше.

– Тогда, надеюсь, она не будет волноваться. Матери, как мне кажется, к этому склонны.

«Неужели у него тоже есть мать?» – с восхищением подумала Дейдре.

– А твоя мама за тебя волнуется? – спросила она, расхрабрившись от горького.

– Очень даже. Купила себе книгу о тропических болезнях и провела несколько отвратительных часов, читая обо всем, что я мог бы подхватить. Надеюсь, ты не слишком проголодалась, – продолжал он, когда они уже шли по улице. – Следовало бы купить тебе сандвич, но сам я поел раньше, поэтому, боюсь, забыл.

Дейдре спросила себя, что же такого он мог есть. Ранний ленч казался маловероятным, поэтому, наверное, это был очень поздний завтрак? Над этим она могла поразмышлять в автобусе по пути домой, вспоминая все восхитительные минуты и его дружеское, пусть и небрежное «Увидимся как-нибудь». «Когда?» – хотелось спросить ей, она ведь думала, как ей вынести вечер с Бернардом Спринджем и все последующие дни, омраченные неопределенностью, состоится ли эта новая встреча.

Мало найдется испытаний для женщины более тягостных и мучительных, чем вечер, проведенный в обществе одного мужчины, когда она тоскует по другому, и тем вечером скучность Бернарда выкристаллизовалась так, что превратилась почти в физическую муку, подобную той, когда сверло дантиста касается чувствительного зуба. Однако Бернард был высок, хорошо одет и выглядел лучше Тома Моллоу, а его остроты и реплики, если их проанализировать, были, пожалуй, поинтереснее, чем у Тома. Он повел Дейдре на пьесу, которую она хотела посмотреть, а после накормил вкусным ужином. Более того – у него была машина, а это означало, что поездка домой в предместье будет комфортной и не придется нервничать из-за последнего автобуса или утомительной толчеи в душной подземке.

Выпитое за ужином вино повергло Дейдре в молчаливую задумчивость, и довольно долго они ехали молча. Она старалась вообразить себе, каким был бы вечер, проведенный с Томом. Конечно, денег у него нет, поэтому они бы пошли поесть в какую-нибудь дешевую забегаловку или, возможно, просто сидели бы в пабе, пили пиво и говорили о его работе. Сегментация родства, дробление и приращения, думала она в отчаянии и без тени юмора.

– О чем задумалась? – мягко спросил Бернард.

Они могли бы вместе поехать на верхней площадке автобуса, но, разумеется, она пока не знает, где он живет. Может, кто-нибудь в колледже знает… Неужели она не сумеет как-нибудь перевести разговор на Тома Моллоу, при этом себя не выдав?

– Ты и впрямь витаешь в облаках, – не унимался Бернард. – Такое ощущение, будто ты за много миль отсюда.

– Ах, извини. Я думала про пьесу. Такая печальная.

– Остановимся на минутку посмотреть на реку? – предложил он с дрожью в голосе.

– Ладно, – безразлично согласилась Дейдре.

Тем, кто не жил в этих местах, ночной вид реки казался восхитительным, но для нее берег был просто местом, где мистер Дулк и мистер Лоувелл выгуливали собак, а молодые люди из клуба – своих девушек. Выглянув в окно, она и теперь увидела мистера Лоувелла, который шел, пожалуй, слишком быстро для своего Снежка – старого терьера, пытавшегося то ли вприпрыжку, то ли враскачку, как маленькая лошадка-качалка, бегом угнаться за хозяином.

– Ты ничем не расстроена, милая? – спросил Бернард.

– Нет, нет, прости, просто разговаривать не хочется, – ответила Дейдре.

Она терпеть не могла, когда ее называют «милая», и к тому же рука Бернарда заползла ей на плечи, а пальцы пробирались гораздо дальше, чем хотелось бы. Но внезапно они остановились, и их прикосновение исчезло так быстро, точно шалуны встретили гремучую змею или скорпиона. Наверное, Бернард наткнулся на косточку в корсаже платья, который придавал лифу без бретелек такую странную форму. Вот уж где он никак не ожидал найти кость, подумала она, давясь смехом.

– На самом деле формы у меня совсем не пышные, знаешь ли, – внезапно сказала она игриво. – Наверное, на ощупь как скелетик цыпленка. Такая неожиданность!

Бернард, вероятно, несколько смутился, поскольку не нашел ответа, поэтому она продолжала с той же несвойственной ей веселостью:

– Цыплячий скелетик, полый, как купол собора! Возвышенно, правда?

– Какие странные вещи приходят тебе в голову! – почтительно сказал он. – Наверное, надо отвезти тебя домой, уже за полночь.

За полночь – значит, уже завтра! И она, возможно, увидит Тома. С сияющими глазами Дейдре повернулась к Бернарду поблагодарить за прекрасный вечер. Испытав огромное облегчение, поскольку ее странные слова его встревожили, он ее поцеловал, а она не протестовала, что делала довольно часто. Забавная девчонка, так он в целом ее про себя характеризовал. В следующий раз они пойдут смотреть мюзикл по его выбору, а не мрачные пьесы с проблемами, которые предпочитает она.

– Смотри, свет по соседству горит, – удивилась она, когда они подъезжали к ее дому. – Интересно, что делает мистер Лидгейт?

– Решил пропустить рюмочку на сон грядущий? – предположил Бернард, поскольку мало что знал про чиновников из колониальной администрации, и его представления о том, чем они могут заниматься, были прискорбно ограниченными и традиционными.

– О нет, он совершает какой-то жуткий ритуал, чтобы умилостивить своих предков, – бурно возразила Дейдре.

– Господи помилуй! Ты это видела? – Бернард указал на освещенное окно, в котором возник гротескный силуэт, задержался на минуту, потом скрылся снова.

– Похоже, на нем африканская маска, – сказала Дейдре. – Странно расхаживать в ней в такое время суток – соседи скорее всего будут жаловаться.

Попрощавшись с Бернардом, она тихонько прокралась вверх по лестнице, но и мать и тетка еще не заснули, и мать, как обычно, окликнула: «Это ты, милая?»

Подтвердив, что это действительно она, Дейдре ушла к себе и покрутилась перед зеркалом, чтобы со всех ракурсов рассмотреть себя в платье с лифом на косточках. Потом она сняла платье, небрежно бросила его на спинку стула и, как была, в нижней юбке опустилась на колени у книжного шкафа. Ей вспомнились строчки, любимые школьницами разных возрастов и применяемые ко всем мыслимым разновидностям любви – четвертый сонет Данте Габриэля Россетти «Взгляд любви», который начинался словами «Как вижу я тебя, тобой любимый?».