Онлайн книга «Эта прекрасная тайна»
– И что с вами произошло? – Что произошло с вами, когда вы влюбились? Разве вы в состоянии объяснить такое? Эта музыка заполнила пустые пространства, а я прежде даже не подозревал, что они пусты. Она излечила меня от одиночества, хотя я и не подозревал, что одинок. Она дала мне радость. И свободу. Вот это и есть самое удивительное. Я почувствовал себя порабощенным и одновременно свободным. – Вы ощутили экстаз? – спросил Гамаш, взвесив слова монаха. – Некое духовное переживание? И опять брат Люк посмотрел на старшего инспектора: – Не какое-то духовное переживание. Я испытывал их и прежде. Мы здесь все их испытывали, иначе не стали бы монахами. Это было вполне определенное духовное переживание. Не имеющее ничего общего с религией и с церковью. – Что вы имеете в виду? – Я встретился с Господом. Гамаш позволил этим словам отзвучать. – В музыке? – спросил он. Брат Люк кивнул. Слов ему не хватило. Жан Ги посмотрел на скринсейвер ноутбука. Потом на портативную спутниковую тарелку, которую они всегда брали с собой в такие глухие, отдаленные места. Иногда она работала, иногда – нет. Почему она работала, а почему нет, было для Бовуара великой тайной. Соединения он всегда делал одинаковые. Настройки тоже. Из раза в раз, во всех расследованиях. А потом ждал, когда случится неизбежное. Или не случится. – Merde [33] , – пробормотал он. Но пока еще у него оставался шанс. Он мог попытаться воспользоваться своим смартфоном «Блэкберри». Он открыл дверь кабинета приора, выглянул. Никого не увидел. Бовуар сел и большими пальцами обеих рук старательно набрал послание. Если раньше его электронные письма содержали по одному слову или знаку, то теперь – целые предложения. Он писал «вспять», а не «вс5». Никогда не пользовался смайликами или винками, предпочитал передавать свои чувства словами. И делал это легко. С Анни. Его ощущения были неизменно ясными и очень простыми. Он чувствовал себя счастливым. Он ее любил. Он скучал по ней. И потом, если бы он и хотел использовать сокращения и символы, то еще никто не придумал таких, которые передали бы его чувства. Даже слова для этого плохо подходили. Но ничего лучше слов у Жана Ги не имелось. Каждая буква, каждый пробел приближали его к ней и давали ему не только радость, но и наслаждение. Анни увидит то, что он создал для нее. Что написал. Он писал, что любит ее. Писал, что тоскует без нее. И она писала ему. Не просто ответы, но и собственные послания. О том, как провела день. Такой наполненный. И все же пустой – без него. Она обедала с матерью, но все-таки дождется возвращения отца, чтобы рассказать обо всем им обоим одновременно. «Возвращайся скорее», – писала она. «Я скучаю», – писала она. «Я тебя люблю», – писала она. И он чувствовал ее присутствие. И ее отсутствие. – И тогда вы приехали в монастырь Сен-Жильбер, – сказал Гамаш. – Да, если говорить кратко, – ответил брат Люк. – Но у церкви все долго. Он казался расслабленным, но, отклонившись от разговора о музыке, снова насторожился. – Какова же полная версия ответа? – Чтобы найти тех, кто делает эти записи, потребовалось какое-то время. Я думал, их орден расположен где-то в Европе. – И все равно готовы были поехать туда? – Если бы ваша любимая женщина жила во Франции, разве вы бы туда не поехали? Гамаш рассмеялся. Молодой монах уложил его на лопатки. Точным, выверенным броском. – Моя жена, – сказал старший инспектор. – Ради нее я отправился бы и в ад. – Надеюсь, такой необходимости не будет. – Она жила в районе Ошлага-Мезонёв [34] . Так вам, значит, пришлось поискать? – Я обзавелся только компакт-диском, но без всяких исходных данных. Он у меня до сих пор лежит где-то в келье. Гамаш тоже купил этот диск около года назад. И он тоже искал на нем выходные данные – хотел узнать про поющих монахов. Но ничего не нашел. Только перечень песнопений. На обложке компакт-диска было изображение идущих монахов в профиль. Изображение стилизованное, одновременно очень абстрактное и очень традиционное. Никаких сведений об авторах. У компакт-диска не было даже названия. Диск выглядел и был любительским. Звук отдавался эхом и вибрировал. – Как же вы про них узнали? – Как и все остальные, я услышал по радио, что их нашли журналисты. Я никак не мог поверить. Все в моем монастыре были поражены. Не только потому, что поющие монахи оказались квебекцами, но главным образом потому, что они – гильбертинцы. Среди действующих орденов они не числятся. Согласно церковным архивам, гильбертинцы вымерли или погибли четыреста лет назад. Гильбертинских монастырей больше не существует. По крайней мере, все так считали. – Но как вы здесь очутились? – гнул свое Гамаш. Исторический экскурс он мог совершить и позднее. – Отец настоятель посетил мой монастырь и услышал, как я пою… – Брат Люк неожиданно сконфузился. – Продолжайте, – сказал Гамаш. – У меня необычный певческий голос. С редким тембром. – В чем это выражается? – В том, что он подходит практически для любого хора. – Вы гармонично сочетаетесь с остальными? – Мы все поем одновременно одну и ту же ноту. Но разными голосами. Мы не то что гармонично сочетаемся друг с другом – мы во время пения должны пребывать в гармонии. Гамаш задумался на секунду о тонкости различия, затем кивнул. – Я и есть гармония. Эти слова прозвучали так неожиданно, что старший инспектор вперился взглядом в молодого человека, облаченного в монашескую мантию. В человека, сделавшего такое тщеславное заявление. – Как? Простите, но о чем вы? – Поймите меня правильно: я вовсе не обязателен для хора. Компакт-диск тому доказательство. – Тогда что же вы хотели сказать? – Старший инспектор подумал, что после такого заявления произносить слова смирения поздновато. – Любой хор будет звучать лучше с моим участием. Гамаш понял, что в словах молодого монаха нет ни гордыни, ни хвастовства. А только простая констатация факта. Монахи, наверное, научаются признавать не только свои неудачи, но и таланты. И не притворяются из ложной скромности, будто у них этих талантов нет. |