Онлайн книга «Балаган, или Конец одиночеству»
|
Доктор фон Петерсвальд приказал ему поставить кастрюльку точно в такое же положение по отношению к трубе, как в тот раз. И труба сразу же заговорила. * * * Говорящие представились – они, мол, обитатели загробного мира. На фоне звучала неразбериха потерянных голосов, унылых душ, которые жаловались друг другу на скуку, социальную несправедливость, мелкие недомогания и прочее в таком роде. Вот что доктор фон Петерсвальд записал в своем секретном дневнике: «Напоминало это – один к одному – то, что раздается в телефонной трубке, если позвонить в дождливый день на Индюшиную ферму, где все пошло наперекосяк». Хэй-хо. * * * При разговоре доктора Свейна с его сестрой Элизой по «Хулигану» присутствовала вдова профессора фон Петерсвальда, Вильма Кипарис-17 фон Петерсвальд, и их пятнадцатилетний сын, Дэвид Нарцисс-11 фон Петерсвальд, брат доктора Свейна, страдавший Турреттовой болезнью. * * * На беднягу Дэвида накатил приступ, как раз когда доктор Свейн начал разговор с Элизой через разделявшую их Великую Бездну. Дэвид старался не вымолвить ни слова, но у него изо рта вырвался поток неприличностей, только голос стал выше на октаву. «Дерьмо… сопли… мошонка… жопа… девственная плева… засранцы… понос… пипка…» – сказал он. * * * Сам доктор Свейн тоже потерял власть над собой. Он против собственной воли вскарабкался на крышку ящика, невзирая на ветхий возраст и громадный рост. Присел на корточки над трубой, свесил голову макушкой вниз напротив отверстия, служившего для переговоров, однако при этом сшиб на землю драгоценную кастрюльку, и связь прервалась. – Алло? Алло? – сказал он. – Крайняя плоть… трахнуть… говно… венерин холм… лобок… выкидыш… – сказал мальчишка. * * * На этом конце, в Урбане, оставался один человек в своем уме – вдова профессора фон Петерсвальда, она и поставила кастрюльку обратно на место. Ей пришлось бесцеременно втиснуть ее между трубой и коленкой Президента. Но тут она оказалась в ловушке – в самом гротескном виде: она висела, не доставая ногами до земли, поперек крышки ящика, с протянутой рукой. Президент прижал и кастрюльку для обеда, и ее руку. – Алло? Алло? – сказал Президент, по-прежнему вниз головой. * * * В ответ послышалось бормотанье, и кулдыканье, и кудахтанье, и щелканье. Кто-то чихнул. – Педик… куча дерьма… сперма… яйца, – сказал мальчишка. * * * Элиза на другом конце не успела сказать ни слова, а покойнички, что толклись сзади, почуяли в Дэвиде родную душу, как и они сами, до глубины возмущенную положением человека во Вселенной. Они принялись его подначивать, прибавляя непристойности и от себя. – А ну давай, режь им правду-матку, парень, – говорили они, и прочее в этом роде. Они все отфутболивали обратно: «Сам говно! От педика слышу! Сам иди на…! А тебе вдвое!» – и так далее. Дурдом, в натуре. * * * Но доктор Свейн и его сестра дорвались друг до друга и слились в таком экстазе, что доктор Свейн, если бы мог, нырнул бы прямо в зев трубы. Так вот, Элиза требовала, чтобы он как можно скорее умер и они снова могли соединиться в единого гения. Она хотела, чтобы они вместе нашли возможность перестроить никуда не годное заведение, так называемый «Рай». * * * – Вас что, там мучают? – спросил он у нее. – Да нет, – сказала она. – Мы дохнем со скуки. Тот, кто это все подстроил, понятия не имел о людях. Я тебя умоляю, брат Уилбур, – сказала она. – Ведь у нас это все навечно. Эта волынка – на веки веков! Там, у вас, времени практически нет. Курам на смех! Так что поскорей стреляйся и приходи сюда! И так далее. * * * Доктор Свейн рассказал ей, какие напасти и смертельные болезни свалились на человечество. Вдвоем-то они, мысля заодно, играючи разрешили эту мрачную тайну. Вот как все объяснилось: микробы, вызывавшие грипп, оказались марсианами, чье нашествие было остановлено антителами в организмах выживших людей, так что эпидемия гриппа прекратилась. А Зеленая Смерть в свою очередь была вызвана микроскопическими китайцами, народцем мирным и никому не желавшим зла. Несмотря на это, они убивали наповал любого нормального человека, попадая в дыхательные пути или в пищеварительный тракт. И так далее. * * * Доктор Свейн поинтересовался, какой у них там аппарат для связи – приходится Элизе тоже сидеть на корточках над трубой или еще как. Элиза сказала, что никакого аппарата нет, а просто такое чувство. – Какое чувство? – сказал он. – Чтобы понять, что это такое, ты должен умереть, – сказала она. – Это неописуемо. – Попробуй все же описать, Элиза, – сказал он. – Это похоже на то, что ты мертвый, – сказала она. – Чувство мертвенности, – задумчиво произнес он, стараясь понять. – Ну да – холодно и сыро… – сказала она. – Угу, – сказал он. – Но при этом чувствуешь, как будто вокруг роятся невидимые пчелы, – сказал он. – И я слышу твой голос из этого роя. Хэй-хо. * * * Когда доктор Свейн прошел через эту изощренную пытку, у него осталось всего одиннадцать пилюль три-бензо-Хорошимила, которые предназначались, как вы знаете, не для Президентов в качестве наркотиков, а для страдальцев от Турреттовой болезни, симптомы которой это лекарство снимало. И когда он рассматривал последние пилюльки, лежащие на громадной ладони, ему стало казаться, что это – последние песчинки в песочных часах его жизни. * * * Доктор Свейн стоял на солнышке, у входа в лабораторный корпус, где помещался «Хулиган». Рядом стояла вдова со своим сыном. Вдова держала в руках кастрюльку, так что никто, кроме нее, не мог включить «Хулигана». Сила тяжести полегчала. У доктора Свейна была эрекция. И у юнца тоже. Как и у капитана Бернарда Нарцисс-11 О’Хейра, стоявшего поблизости, у вертолета. Можно предположить, что соответствующие ткани в организме вдовы тоже были напряжены. – Знаете, на кого вы были похожи, мистер Президент, когда сидели на ящике? – спросил мальчик. Ему самому было тошно от слов, которые подсказывала ему болезнь. – Нет, – сказал доктор Свейн. – На самого громадного павиана в мире – когда он пытается трахнуть футбольный мяч, – пробормотал юнец. И доктор Свейн, которому не хотелось до бесконечности слушать оскорбления, протянул мальчишке все, что у него осталось от три-бензо-Хорошимила. |