Книга Золушки из трактира на площади, страница 15 – Лесса Каури

– Это гарнитур моей матери, – вдруг сказал он, и Матушка, разомлевшая от ласк, открыла глаза. – Дивно идет тебе… Она была бы рада видеть это.

– Была бы?.. – переспросила Бруни.

– Она умерла, – с грустью ответил Кай. – Отец после ее смерти так и не женился.

– А ты? – сорвалось вдруг с языка, и Матушка не успела себя остановить.

Испуганно зажала ладонями рот.

– Что я? – удивился Кай.

Незнакомка в зеркале бросила на Бруни высокомерный взгляд. «Кто я и кто – ты, – укором жгли ее глаза. – Корова в конском седле? Простушка, возомнившая себя королевой? Стыдись!»

Дрожащими руками Бруни принялась расстегивать ожерелье.

– Что случилось? – нахмурился Кай.

– Зачем ты принес мне его? – тихо спросила она и осторожно, будто боясь разбить, положила ожерелье на туалетный столик.

И взялась за сережку.

– Эти украшения, они… чудесны, но разве могу я носить их? Я – дочь Хлои, дочери трактирщика, и Эдгара, морского бродяги? Неужели… – она резко обернулась, не стыдясь наготы, – неужели ты хотел посмеяться надо мной?

Кай пораженно отступил.

Опалы загадочно мерцали на столике и в зеркале.

– Я хотел отдать их тебе! Подарить на день рождения, который у тебя завтра – мне сказал об этом Пип!

– Подарить? – Бруни прижала задрожавшие руки к груди. И вдруг рассмеялась смехом, в котором непонятно чего было больше – веселья или горечи. – Мне подарить? И куда я стала бы носить их, любимый? Подавать пиво мастеровым? Или на рынок за продуктами? Они же сто́ят как весь мой трактир и половина квартала в придачу!

– Ох, – Кай с размаху сел на кровать. – Я не подумал… Но я так хотел, чтобы ты их примерила!

Матушку душили злые слезы. Только что, в зеркале, она увидела будущее, которого у нее не могло быть. Увидела, разглядела, почти дотронулась. Она так долго держалась, не заикаясь о его жизни, подавляя в себе желание спрашивать, спрашивать, спрашивать, ибо тот, кто любит, хочет дышать одним воздухом с любимым, думать одни с ним мысли и видеть одни с ним сны… И вот, эти проклятые дивной красоты камни легко разрушили преграду молчания, выстроенную с таким трудом!

– Ответь мне, пожалуйста… – не глядя на Кая, попросила она. Нащупала на полу свою сорочку и накинула, чтобы скрыть наготу – будто границу провела. – Скажи, ты женат?

Кай встал. Молча и деловито собрал разбросанную по комнате одежду и принялся одеваться.

Матушка смотрела на него распахнутыми глазами, а в памяти не блекли, мерцали созвездиями два сиятельных образа – женщины в синем платье и мужчины за ее плечом.

Кай прошел мимо, едва не задев ее. Небрежно сгреб гарнитур в карман камзола и, не глядя на Бруни, собрался уходить. Но не выдержал, обернулся на пороге. На лице его мелькнула та отстраненность, что она увидела в день проводов принцессы Ориданы.

– Не женат, – по-военному четко ответил он. – Но у меня есть… обязательства.

И вышел, закрыв за собой дверь.

* * *

Бруни промучилась всю ночь, невольно прислушиваясь, не постучит ли в дверь решивший вернуться Кай.

Но он не пришел.

Утро выдалось туманным: дело шло к осени, и это ощущалось в излишней свежести воздуха, в холодной росе, покрывшей камни мостовой.

Матушка умылась, заплела косу и спустилась в кухню, так и не посмотрев в зеркало.

Разглядев ее бледное личико и глаза, красные от слез, Пип, уже шурующий в кухне вместе с Весем, лишь покачал головой. Сунул ей в руки расписную тарелочку с ее любимым крейским пирогом, трогательно украшенным настоящей розой.

– С днем рождения, девочка! – сказал повар, целуя невысокую хозяйку трактира в макушку. – Долгие лета и счастья полные закрома!

Как ни грустна была Бруни, вид и запах лакомства подняли ей настроение. Пирог этот был верхом поварского искусства, ибо требовал многочасового приготовления, начиная с обработки теста, получавшегося многослойным, нежным, тонким, но плотным, способным удерживать восхитительную сырную начинку с зеленью и пряностями. Есть деликатес, выпекаемый в форме лодки, следовало так: сначала надо было откусить «нос» и высосать начинку, а после закусить тестом.

Пирог, только что вытащенный Пиппо из печи, «дышал» горячим воздухом и распространял дивные ароматы нежного сыра, теста и розы, умирающей от жара. Сестрички Гретель, подошедшие, как и повар, пораньше, подхватили Матушку под ручки и провели за столик у окна, будто дорогого гостя. Принесли горячий морс, золотистую, густую, нарезанную ломтями пшеничную кашу и круг масла, плачущий ледяными слезами. Веслав, выступив из-за широких спин служанок, смущенно поставил на стол вырезанную ножом из дерева лошадку.

Матушка оглядела их, столпившихся вокруг: серьезного Пипа, грозных сестричек, лохматого Веся, еще не успевшего убрать кудри под косынку… и не смогла сдержать слез. Вот ее семья – и другой не надо! Не опалы и бриллианты ей носить – а подносы с тарелками и кружками!

Порывисто вскочив, она обняла всех – насколько рук хватило. И расцеловала, куда придется. Оборотень протестующе взвыл и, вывернувшись, сбежал на кухню.

– Ну, все-все, – Пиппо, оторвав Матушку от себя, сердито ее встряхнул. Глаза его тоже были на мокром месте. – Вечером обещали заявиться мои дочки и несколько наших старых знакомцев. Вот тогда и отпразднуем. А пока завтракай госпожой, но возвращайся на кухню…

– …хозяйкой, – довершила за него Бруни. – Спасибо вам, дорогие мои! Что бы я без вас делала!

После завтрака ежедневные хлопоты поскакали сорвавшимися с привязи лошадьми.

Григо Турмалин, будучи одним из приглашенных на праздничный ужин, пришел раньше обычного. Кинул быстрый испытующий взгляд на встретившую его Матушку и отправился в любимый угол – попивать горячий морс с медом и дымить добротной трубкой. Шепнул лишь: «О подарке вечером!» Ближе к обеду зашел Томазо Пелеван с презентом от себя и супруги – шалью, расшитой пышными гроздями сирени, собственноручно ею связанной. А под вечер в трактире появилась глава Гильдии прачек Клозильда Мипидо, или, как ее называли, Туча Клози. Матрона размерами не уступала Питеру Коноху, а толщиной красных рук так и вообще его превосходила. Прошли времена, когда она отбивала белье на берегах водоемов, а затем в туманных преисподних столичных прачечных. Нынче Клозильда сама вела бухгалтерию гильдии, просматривала кандидаток на прием и жестоко избавлялась от прачек, крутивших шашни с клиентами. «Вы не шлюхи, – грозила она пальцем, больше похожим на сардельку, – помните об этом! Коль желаете сношаться – ступайте на улицу Алых подвязок в Гильдию почтенных шлюх, там всех принимают… после трехсотого клиента!» Исключение составляли случаи, когда заказчик выражал желание жениться. Небольшая сумма в карман Клози плюс приглашение на свадьбу – и благословение молодым было обеспечено, а место в гильдии оставалось за невестой.