Книга О мышах и людях. Квартал Тортилья-Флэт, страница 10 – Джон Эрнст Стейнбек

– Да, такие звереют, – согласился Рослый. – Ни с кем и разговаривать по-человечески не хотят.

– Правда, с Ленни хлопот не оберешься, – сказал Джордж. – Но что делать, привыкаешь к человеку и уже не можешь с ним расстаться.

– Он не злой, – сказал Рослый. – Я же вижу, он совсем не злой.

– Конечно, не злой, но все время попадает в беду, потому что сам робкий и безответный. Вот, скажем, в Уиде… – Джордж вдруг замолчал и замер недвижно с картой в руке. Он пристально смотрел на Рослого. – Ты никому не скажешь?

– А что он натворил в Уиде? – спокойно спросил Рослый.

– Но ты никому не скажешь? Нет, конечно, нет.

– Что же он такого натворил в Уиде? – снова спросил Рослый.

– Ну, увидал он девчонку в красном платье. Безответный дурак – ему охота потрогать все, чего понравится. Просто потрогать, только и всего. Вот и протянул руку, чтоб потрогать это красное платье, тут девчонка давай визжать, а Ленни со страху держит ее, не знает, чего делать. Девчонка все визжит. Я был неподалеку, услышал ее визг и прибежал. Ленни уже вконец растерялся и все держит ее. Я выдернул из загородки жердину и огрел его по башке – только тогда он ее отпустил. Он был до того напуган, что просто не мог выпустить платье. А ведь он адски силен, сам видел.

Рослый спокойно, не мигая, смотрел на Джорджа. Он медленно кивнул.

– И что же дальше?

Джордж аккуратно уложил карты в ряд.

– Ну, эта девчонка побежала к судье и кричит, что ее изнасиловали. Мужчины в Уиде собрались, чтоб изловить и линчевать Ленни. Пришлось нам отсиживаться в оросительной канаве до самого вечера. Только головы высунули из воды среди камыша, что рос на краю канавы. А ночью – давай Бог ноги.

Рослый немного помолчал.

– А он этой девчонке ничего и впрямь не сделал? – спросил наконец Рослый.

– Да нет же. Просто напугал, и все. Я и сам напугался бы, если б он вдруг меня сгреб. Но он ей ничего не сделал. Только хотел потрогать ее красное платье, как вот теперь все время хочет гладить щенков.

– Он не злой, – сказал Рослый. – Я злых за милю чую.

– Конечно, не злой. И сделает все, что я ему…

Тут вошел Ленни. Его синяя куртка была накинута на плечи, и он шагал, наклонившись вперед.

– Ну как, Ленни? – спросил Джордж. – Нравится тебе щенок?

Ленни ответил, с трудом переводя дух:

– Он белый с коричневыми пятнами, как раз такого я и хотел.

Он пошел прямо к своей койке, лег, отвернулся к стене и подобрал колени.

Джордж аккуратно положил карты на стол.

– Ленни, – сказал он строго.

– А? Чего тебе, Джордж?

– Я ж тебе сказал, чтоб ты не смел приносить щенка сюда.

– Какого щенка, Джордж? У меня нету никакого щенка.

Джордж быстро подошел к Ленни, взял за плечо и заставил повернуться. Он протянул руку и вытащил крошечного щенка, которого Ленни прятал подле себя.

Ленни поспешно сел на койке.

– Отдай мне его, Джордж.

– Ступай и положи щенка назад в ящик, – приказал Джордж. – Он должен спать со своей матерью. Ты что, сгубить его хочешь? Он только вчера родился, а ты уже вынул его из ящика. Сейчас же отнеси его назад, а не то я скажу Рослому, чтоб он у тебя его отнял.

Ленни умоляюще протянул руки к Джорджу.

– Дай мне его, Джордж. Я отнесу его назад. Я не хотел сделать плохо, Джордж. Ей-ей, не хотел. Я только хотел его немножко погладить.

Джордж отдал ему щенка.

– Ладно. Живо тащи его в конюшню и больше не выноси оттуда. А то ты в два счета его придушишь.

Ленни торопливо вышел.

Рослый не двигался с места. Он посмотрел Ленни вслед.

– Вот черт! – сказал он. – Сущий ребенок, правда?

– Ну конечно же, он как ребенок. И такой же безобидный, только силен невесть как. Я уверен, что он теперь не придет ночевать. Будет спать в конюшне около этого щенка. Ну да ладно, пускай. Там он никому не помешает.

На дворе стемнело. Вошел старик Плюм Пудинг и направился к своей койке; следом за ним плелась его старая собака.

– Привет, Рослый. Привет, Джордж. Вы что, не играли в подкову?

– Надоело – каждый вечер играем, – сказал Рослый.

– Ни у кого не найдется глотка виски, ребята? – спросил Плюм. – У меня что-то живот разболелся.

– Нет, – сказал Рослый. – А то б я сам выпил, хоть у меня живот и не болит.

– До того разболелся, мочи нет, – пожаловался Плюм. – А все проклятая репа. Я ведь знал, что так будет, прежде чем взял ее в рот.

Со двора, где сгущалась темнота, вошел толстяк Карлсон. Он прошел в дальний конец комнаты и зажег вторую лампочку под жестяным абажуром.

– Тьма кромешная, – сказал он. – Вот черт, до чего этот черномазый ловко играет.

– Да, играет он лихо.

– Еще бы, – сказал Карлсон. – Никому выиграть не даст… – Он замолчал, потянул носом воздух и, все еще принюхиваясь, поглядел на старую собаку. – Черт, до чего ж от нее псиной разит! Выгони ее отсюдова, Плюм! Хуже нет, когда псиной воняет. Гони ее, тебе говорят.

Плюм пододвинулся к краю койки. Он протянул руку, потрепал старую собаку по голове и сказал виновато:

– Она у меня давно, и совсем я не замечал, чтоб от нее воняло.

– Вот что, я ее здесь терпеть не стану, – сказал Карлсон. – Эта вонь остается надолго. – Он тяжелыми шагами подошел к собаке и поглядел на нее. – Зубов нет, – сказал он, – лапы от ревматизма не гнутся. На кой она тебе сдалась, Плюм? Ведь она самой себе в тягость. Почему ты ее не пристрелишь?

Старик беспокойно заерзал на койке.

– Ну уж нет! Она у меня давно. Я взял ее еще щенком. Она помогала мне пасти овец, стерегла стадо, – сказал он с гордостью. – Теперь на нее поглядеть – не поверишь, но это была лучшая овчарка во всей округе.

– Я знавал одного человека в Уиде, – сказал Джордж. – У него был эрдельтерьер, который пас овец. Научился у других собак.

Но от Карлсона нелегко было отделаться.

– Слышь, Плюм, эта старая сука только зря мучается. Выведи ее на двор и выстрели прямо в башку, – он наклонился и показал куда, – вот в это место, она даже не узнает, что произошло.

Плюм посмотрел на него грустным взглядом.

– Нет, – сказал он тихо. – Не могу. Ведь она у меня так давно.

– Ей самой свет не мил, – настаивал Карлсон. – И воняет от нее так, что просто ужас. Ну ладно. Ежели хочешь, я сам ее пристрелю, избавлю тебя от этого.

Плюм спустил ноги с койки. Он взволнованно поскреб седую щетинистую щеку.