Книга Маленький свободный народец, страница 19 – Терри Пратчетт

— Матушка Болен, пожалуйста, спаси мою собаку, — сказал барон.

— А ты принёс злато? Аль серебро? — спросила матушка Болен.

— Нет, — ответил барон. — Ни золота, ни серебра.

— Хорошо. Закон, который можно перебороть златом аль серебром, — никудышный закон. И что же?

— Я прошу тебя, матушка Болен.

— Хочешь перебороть закон силой слова?

— Да, матушка Болен, этого и хочу.

Говорили, матушка Болен долго любовалась закатом, прежде чем ответила:

— Видишь вон тот старый каменный хлев ниже по склону? Приходи туда завтра на рассвете, и посмотрим, можно ли старого пса научить новым трюкам. Каждый получит по заслугам. Спокойной тебе ночи.

Наутро чуть не вся деревня собралась возле старого каменного хлева. Матушка Болен приехала на небольшой телеге с фермы и привезла с собой овцу с новорождённым ягнёнком. Она завела их в хлев.

Люди барона привели пса. Пёс рычал и огрызался после ночи на цепи в сарае и пытался укусить дюжих мужиков, которые вели его на двух кожаных поводках. Пёс был косматый. И клыкастый.

Барон приехал верхом, и с ним был управляющий. Матушка Болен кивнула им и распахнула дверь хлева.

— Хочешь запереть в одном хлеву пса и овечек, госпожа Болен? — спросил управляющий. — Чтобы пёс придушил ягнёнка?

Смех быстро стих. Люди не очень-то жаловали управляющего.

— Посмотрим, — только и сказала матушка Болен.

Люди барона подтащили пса к хлеву, втолкнули его внутрь и быстро захлопнули дверь. Все бросились к маленьким оконцам.

Заблеял ягнёнок, зарычал пёс, подала голос мать-овца. Но это было не обычное овечье блеяние. От её крика волосы вставали дыбом.

Что-то ударилось о дверь, да так, что она едва не слетела с петель. Пёс отчаянно взвизгнул.

Матушка Болен взяла Тиффани на руки и поднесла к окну.

Пёс весь дрожал. Он пытался подняться, но не успел — овца снова ударила его, всеми своими семьюдесятью разъярёнными фунтами, словно хотела забодать.

Матушка Болен опустила внучку на землю и раскурила трубку. Она мирно попыхивала табачком, а хлев за её спиной трясся и содрогался, собака скулила и визжала.

Через минуту-другую матушка кивнула людям барона. Те распахнули дверь.

Пёс вышел, хромой на три лапы, и не успел уковылять далеко — овца вылетела за ним и поддала так, что он упал и остался лежать. Возможно, понял, что вставать лучше не пытаться.

Матушка Болен снова кивнула, и овцу затолкали обратно в хлев.

Барон смотрел на всё на это разинув рот.

— Он загрыз дикого вепря весной, — сказал он. — Что ты с ним сделала?

— Он поправится, — сказала матушка Болен, старательно обойдя вопрос. — Пострадала-то больше его гордость. Но он ни в жизнь теперь не сунется к овце, вот те палец. — Она лизнула свой большой палец и подняла его, повернувшись к барону.

Поколебавшись лишь мгновение, барон сделал то же самое и, свесившись с седла, прижал свой большой палец к пальцу матушки. Все знали, что это значит. На Меловых холмах, когда сделку скрепляют на пальцах, нарушить её никак нельзя.

— По твоему слову был нарушен закон, — сказала матушка Болен. — Вспомнишь ты этот день, когда будешь править суд? Однажды придётся вспомнить.

Барон кивнул.

— Вот и ладно, — сказала матушка Болен и опустила палец.

На следующий день барон отплатил матушке Болен золотом. Точнее, золотой фольгой, в которую была завёрнута унция «Весёлого капитана», вонючего и крепкого табака. Матушка курила только это зелье и очень переживала, если бродячие торговцы долго не заходили в деревню и её запасы подходили к концу. Чтобы подкупить матушку Болен, не хватило бы всего золота в мире, но унции «Весёлого капитана» было вполне достаточно, чтобы привлечь её внимание.

С тех пор жить сделалось намного легче. Управляющий стал уступчивей, когда подходил срок выплат, и барон обращался с людьми более вежливо. А однажды поздно вечером, после второй кружки пива, отец Тиффани сказал маме: барон, мол, теперь знает, что бывает, когда у овец кончается терпение, и скоро всё может очень даже измениться. Мать шикнула на него, чтобы не говорил такого — мало ли кто услышит.

А как-то раз отец тихо сказал маме: «Это старый фокус, все пастухи его знают. За своего ягнёнка овца будет сражаться как лев».

Вот как это было сделано. Никакой магии. Но там и тогда это было чудо. И чудо не перестаёт быть чудом, когда узнаёшь, как оно было сотворено.

Нак-мак-Фигли, ожидая ответа, смотрели на Тиффани, лишь изредка бросая хищные взгляды на бутылку особой овечьей притирки. «Я ведь до сих пор даже не нашла дорогу в школу ведьмовства, — подумала Тиффани. — Я не знаю ни одного заклинания, у меня и шляпы-то нет. Всё, что я умею делать лучше других, — это варить сыры и спокойно думать, когда все остальные мечутся и вопят от ужаса. Ах да, ещё у меня есть жаба.

И я не понимаю и половины из того, что говорят эти человечки. Но они знают, кто похитил моего брата.

Почему-то мне кажется, что барон не догадывается, где его искать. Я, правда, тоже не догадываюсь, но, очень может быть, в моей недогадливости больше смысла».

— Я… многое помню о матушке Болен, — сказала она наконец. — Что мне делать?

— Нас послала кельда, — сказал Явор Заядло. — Она чует, Кралька близко. Кельда кумексает, всем кирдыкс скоро. Она и грит — сыскните каргу. Карга бум-бум, что делать.

Сотни глаз с надеждой таращились на Тиффани. Некоторые Фигли носили перья в волосах и ожерелья из кротовых зубов на шее. Очень трудно, глядя в глаза человеку, у которого половина лица тёмносинего цвета, а за спиной висит меч размером с него самого, признаться, что ты — не ведьма. Страшно разочаровывать таких собеседников.

— И вы поможете мне вернуть моего брата? — спросила Тиффани.

Фигли продолжали таращиться на неё всё с тем же выражением. Она решила попробовать иначе:

— Так вы поможете мне выкрасть моего брата у Королевы?

Сотни маленьких жутких морд расцвели улыбками.

— Ах-ха, от ща ты гришь по-нашенски, — заявил Явор Заядло.

— Э… не совсем, — сказала Тиффани. — Подождите минутку, хорошо? Мне надо собраться в дорогу, — добавила она, старательно притворяясь, будто знает, что делает.

Тиффани выбежала на кухню, схватила мешок, бросила туда бинты и какие-то мази из домашней аптечки, добавила бутылку особой овечьей притирки (отец всегда говорил, что она придаёт ему сил). Подумав, взяла ещё «Болезни овец» и сковородку. То и другое могло пригодиться.

Когда она вернулась в молочню, маленьких человечков нигде не было видно.

Надо объяснить родителям, что случилось, понимала Тиффани. Только ничего не получится. Скажут, «детские фантазии». И вообще, если повезёт, она вернётся с Винвортом даже раньше, чем её хватятся. Но на всякий случай…