Онлайн книга «Немножко иностранка»
|
– Сволочь, – заметила Рая. – Все гении сволочи. – Вовсе нет, – вступилась Тамара. – Все гении – дети. Наш Николай – абсолютный ребенок. Доверчивый, как будто вчера родился. – Какой он, на фиг, гений? – возразила Рая. – Просто певец, и все. Горло со свистком. – Гений… – не согласилась Тамара. – И красавец… У него глаза как у коня. Добрые и все понимают. И пахнет он розами и дождем. – Конь? – уточнила Мила. – Николай. – А чем пахнет дождь? – Космосом. Свежестью. Вечностью. Я бы легла на него и вдыхала. И больше ничего не надо. – Вы его любите? – догадалась Мила. – Давно. Еще с консерватории. Я училась там на дирижерско-хоровом. – А почему вы администратор? – Чтобы быть рядом. Его же все обманут и кинут. Администраторы – шакалы. А он – доверчивый, как дитя. – А почему вы не вышли за него замуж? – Он меня не замечал. – А вы бы положили ему руку на пенис… – сказала Мила. – Это не мой путь… – А как вы сейчас живете? У вас есть семья? – Ничего у нее нет, – сказала Рая. – И не будет. – Почему это? – спросила Мила. – Когда долго смотришь на солнце, то потом ничего вокруг себя не видишь. Вот и я. Никого вокруг себя не вижу. – Обидно, – сказала Мила. – Так всегда, – заметила вторая проводница. – Все порядочные живут плохо. Хорошо живут только акулы. У них три ряда зубов. – Всё! – объявила Мила. – Завтра приду к Сашке в общежитие и положу ему руку на пенис! – Он протрезвеет и не вспомнит, – заметила третья проводница. – А все-таки любить – это хорошо, – сказала вторая проводница. – Лучше, чем ничего. – У меня знаете какая мечта? – спросила Тамара. – Постареть. Постарею, и будет все равно. Старость всех уравнивает. Все старики одинаковые. Что Эйнштейн, что дядя Вася. – Ерунда. Все старики разные, – с уверенностью сказала Мила. – Надо уметь ждать. Энергия ожидания притянет. Вот откроется дверь, и он войдет. Открылась дверь, и возникла рожа усатого и пузатого. – Мать вашу за ногу! – изрек усатый пассажир. – И вашу тоже! – отозвалась Рая. Поезд несется в ночи. В купе Николая Озерникова входит человек в железнодорожной форме. В его руках бутылка коньяка. – Я начальник поезда, – представился он. – Я на минуту. – Если можно, покороче. У меня завтра трудный день. – Понял. Это так… чисто символически. Для знакомства. Круг солнца туго выстреливает из-за горизонта. Край неба освещается. Стук колес. Раннее утро. – На чем же я остановился? – спрашивает начальник поезда. – На том, что вы протянули руку и она упала, – устало подсказывает Николай. – Я дернул за тормоз. Поезд остановился. Смотрю, она стоит. Не затянуло под колеса. Стоит, вся целая, даже не перепугалась. Не успела, что ли… А может, шок… А я за минуту поседел. Вот смотрите… Николай заснул сидя. Начальник поезда тронул его за плечо. – Теперь нет смысла спать. Скоро приедем. Вокзал. Поезд прибывает к платформе и останавливается. Группа встречающих. Здесь представители города. Обязательная в таких случаях активистка среднего возраста с начесом на голове. Из вагона вываливаются молодые музыканты с инструментами. – Мальчики, в сторону, – тихо просит Тамара. – Не дышите на руководство. Хоть бы жвачками зажевали… – Тамара оборачивается к встречающим: – Здравствуйте, очень приятно… Но встречающие ждут не Тамару. Они смотрят на выход, ожидая звезду. Николай неподвижно сидит в купе, смотрит на пакет, который он переложил на столик. Тамара решительно входит в купе. – Коля! Ты заснул? – Я человека жду. – А там что, не люди? – Должна прийти Галина Митрофанова. – А где она? – Не знаю. Опаздывает, наверное… – Может, она вообще не придет. Ты так и будешь сидеть? Им надо – пусть сами тебя ищут. Озерников смотрит на часы, берет пакет, свою сумку. Выходит из вагона. Ему вручают каравай с солонкой наверху, протягивают цветы. У Николая обе руки заняты. Тамара принимает подношения. Передает каравай музыкантам. Те его мгновенно разрывают, как волчата. Автобус едет по городу. Висят растяжки: «Николай Озерников – 84». Восемьдесят четвертый год. Канун перестройки. Николай сидит возле Тамары. Кемарит, привалившись к ее плечу. Тамара застыла, боится пошевелиться. Николай дышит ей в шею. Счастье. Автобус останавливается возле внушительного здания. Это обком. Все выходят. Тамара нежно будит Николая. Он просыпается. Какое-то время не понимает: где он? Что происходит? Видит коробку у себя на коленях. – А с этим что делать? – смотрит на Тамару. – Потом, – отмахивается Тамара. Кабинет первого секретаря. Первый секретарь – представительный холеный человек в голубой рубашке под галстук, говорит приветственные дежурные слова, которые никому не нужны – ни артистам, ни ему самому. Все сидят вокруг пустого стола и пережидают обязательную процедуру. Далее первый секретарь передает слово активистке. Активистка, вскочив на коротенькие ножки, одернув пиджачок на широких бедрах, принялась бодро тараторить о положении дел в области. Голос у нее пронзительный, задорный, чувствуется, что она сама себе очень нравится. Но это и все. Больше она не нравится никому. Особенно Рае. – Как ты думаешь, она живет с начальником? – спрашивает Рая у Николая. Но Николай спит, уронив голову на грудь. До его слуха доносится: «Фуражная корова, фуражная корова…» Рая толкает его локтем в бок. – А? – подхватился Николай. – Ты храпишь, неудобно, – шепотом сказала Рая. Николай проснулся. Посидел какое-то время. Потом спросил громко: – А что такое фуражная корова? Он хотел показать свое участие в процессе. Дескать, он не спал, а внимательно слушал. Активистка замолчала. Оглянулась на первого секретаря. Но и первый секретарь не знал, что ответить. |