Онлайн книга «Ни стыда, ни совести»
|
— Ну, как вы? — радостно спросил Вакуленко, чуть ли не обнимая меня. — Маскируетесь? Понимаю…. — Женя, у меня мало времени. Скажите, вы… видели мою сестру? — Я вдруг спросил совершенно не о том, о чем хотел. Или именно о том, только себе не признавался. — Она вроде была на суде… — Была, была. Жива-здорова. — Вы с ней… общаетесь? — Ну разумеется, Игорь. И обязательства свои выполняем. И… — А адрес… адрес ее у вас есть? — Да. Написать вам? — Не дожидаясь моего согласия, он вынул из кармана блокнот, вырвал оттуда листок, черкнул на нем что-то. — Держите. Я так и знал, что это будет первое, о чем вы у меня спросите. — Спасибо. — Я сжал листок в кулаке. — И… — …статьи. Он протянул мне флешку. — Здесь все, кроме двух последних. Уж не обессудьте. Все обыскались, не поверите — но «Стыда» ни у кого не оказалось и «Хайяма» тоже… Удивленный, я пропустил мимо ушей его невольный каламбур. — Кого? — Не кого, а чего, Игорь. Вашей последней статьи. «Омар Хайям и четвертая сура Корана». Я, кажется, побледнел. Но усилием воли заставил себя не проявлять чувств. Медленно сел на кресло перед столиком. — Игорь, вы что, не помните? — Помню. — Я был вынужден врать, еще не зная зачем. — Но не помню, о чем она. — Ну, это-то легко. Вы там рассуждали о Хайяме, о его отношениях со временем, женщинами и смертью. Занятная, скажу я вам, получилась статейка. Я вот тоже задумывался, почему он пил, будучи правоверным… Игорь, с вами все в порядке? — Да… — У меня в голове пронеслась масса возможностей. Догадок. Причин и следствий. — А вы точно уверены, что ее нет? — Да. — Вакуленко, казалось, был искренне раздосадован. — Может, на сайте осталась… Знаете, чего больше всего жалко? Эту его поэму. — Какую поэму? — Ту, которую вы цитировали. Там была такая love-story про юношу и девушку. Что-то вроде «Руслана и Людмилы», только на персидский лад. Я, знаете, пытался ее даже в Сети найти — но увы. Может, она не переведена… Хотел еще у вас спросить, откуда вы ее взяли. Не сами же вы ее с фарси переводили. — Ладно, Женя, спасибо… — Я встал с кресла. — Я, пожалуй, пойду. У меня срочные дела. — Э… Игорь, а как же рассказ о том, что было в тюрьме и все такое? Читатели ждут. Может, поднимемся, и…? — Женя, не сейчас. До конца недели я занят. Как только освобожусь, расскажу все, что сочту нужным, хорошо? В лице Вакуленко выразилось разочарование, но он тут же всем видом изобразил понимание. — О’кей, как скажете. Но вы же не исчезнете? Расскажите хотя бы, где вас искать? — Академика Варги, 16. — Все же кто-то, кроме друзей, должен знать, где я. — Надеюсь на вашу деликатность. На улице я разжал кулак. Улица Введенского, 23. Значит, «Стыд и совесть» не была последней статьей. Хайям, Дервиш… Все сложнее, чем я думал. Дом оказался обычной пятиэтажкой, с подъездом без домофона. Я поднялся на четвертый этаж, позвонил. Никто не ответил. Я позвонил еще раз, за дверью раздались шаркающие шаги. — Кого вам? — Настя… Она приоткрыла дверь, подслеповато щурясь. Узнав меня, кажется, вздрогнула. — Настя, здравствуй… Она продолжала так стоять, глядя на меня со скорбным выражением, так что я несколько смешался. — Ты… занята? Казалось, она еще больше постарела за эти дни; я привык к ее усталому и безысходному выражению лица в те последние годы детства, когда мы жили вместе — теперь оно как будто стало маской, неснимаемой маской, которую она, очевидно, была обречена носить до конца жизни. — Нет, не занята. Проходи. Ее голос был хриплым, простуженным. — Ты… одна? — Да. — А… муж? — Спит. Я знал, что это значит — судя по батарее бутылок в прихожей. И — всхрапам и стонам за стеной. — Проходи на кухню. Чай будешь? — Она вымученно улыбнулась. — Я сегодня не готовила, ты бы предупредил… Как будто я мог ее предупредить. — Я… ненадолго. Надо было уходить сразу же, но я, повинуясь какому-то мазохистскому порыву, сел на табуретку. — Как… ты? Она развела руками: — Как видишь… Она не села. Отошла к окну, прислонилась к батарее. Кусая губы. — Как видишь. Рада, что тебя… отпустили. Но в ее голосе не было радости. Она не была рада меня видеть. Кажется, она вообще меня не ждала. — Ты… Вакуленко сделал то, что обещал? — спросил я зачем-то. Она фыркнула. Потом прошла мимо, закрыла дверь — раздался очередной вздох и за ним стон. — Обещал… обещает пока. — Настя, я теперь… теперь очень богат, и… — Я осекся, вспомнив, что собирался отказаться от наследства. Но продолжил: — Я могу тебе помочь… — Не надо. Игорь, не надо. — Она поморщилась. — Я… действительно рада, что все так… обошлось. Я молчал. Не это она хотела сказать. — Ты меня простила? — За что? Она знала за что. Лучше бы я сюда не приходил. — Ты в этом, — она повела рукой, показывая, что подразумевает под «этим», — не виноват. Я это сама. Тысячу раз могла развестись. И уехать куда-нибудь. Техникум закончила, бухгалтера везде нужны… Да все откладывала, думала, вот-вот все прекратится. Костя выздоровеет… Мы же и лечились, и кодировались… Он хороший человек. И любит меня, — произнесла она с вызовом. — У детей должен быть отец, а? Как ты думаешь? Или безотцовщина лучше? Или ты, как и прежде, считаешь, что ты один во всем мире? И тебе плевать на сестру, как и раньше на родителей? — Настя… — Нет, ты ответь! — Ты же сама… — Да, сама! Ты зачем сюда пришел? Снова сказать мне, что я, такая-сякая, бросила родителей и брата? — Нет, я… — Игорь, я виновата, да. Но только в том, что оставила их на тебя! На такого эгоиста, как ты! Я бежала и от тебя тоже, как ты не поймешь? От твоего вечного молчания, твоей замкнутости, думала, что ты там вынашиваешь, что у тебя в голове? А потом прочитала, что ты пишешь, и… О, Господи! А ведь столько людей от тебя в восторге, сколько у тебя защитников и… поклонников! Я почувствовал, как во мне вскипает гнев. — Не передергивай. Ты хотела лучшей жизни, вот и все. И ты ее, — я огляделся не без иронии, — ты ее получила. Разве не так? Чем я хуже тебя? Тем, что пытался задуматься над тем, почему мы так живем, а не слепо плыл по течению? Почему ты все и всегда перекладываешь на меня? |