Онлайн книга «Приваловские миллионы. Золото»
|
– Уж я все устрою, шурин… все!.. У меня, брат, Родивон Потапыч не отвертится… Я его приструню. А ты, Акинфий Назарыч, соблаговоли мне как-нибудь выросточек: у тебя их много, а я сапожки сошью. Ух, у меня ловко моя Окся орудует… – Хорошо, хорошо… – соглашался «молодой». – Две кожи подарю. Сам привезу. Гостей едва выпроводили. Феня горько плакала. Что-то там будет, когда воротится домой грозный тятенька?.. А эти пьянчуги только ее срамят… И зачем приезжали, подумаешь: у обоих умок-то ребячий. – Перестань убиваться-то, – ласково уговаривал жену Акинфий Назарыч. – Москва слезам не верит… Хорошая-то родня по хорошим, а наше уж такое с тобой счастье. Яша и Мыльников возвращались домой в самом праздничном настроении и, миновав могильник, затянули даже песню: Как сибирский енерал Да станового обучал… На тракту их опять обогнал целовальник Ермошка, возвращавшийся из города. С ним вместе ехал приисковый доводчик Ераков. Оба были немного навеселе. – Ох, два голубя, два сизых! – крикнул Ермошка, поровнявшись с верховыми. – Откедова бог несет?.. Подмокли малым делом… – А тебе завидно? – огрызнулся Мыльников. – Кабацкая затычка и больше ничего. Ермошка любил, когда его ругали, а чтобы потешиться, подстегнул лошадь веселых родственников, и они чуть не свалились вместе с седлом. Этот маленький эпизод несколько освежил их, и они опять запели во все горло про сибирского генерала. Только подъезжая к Балчуговскому заводу, Яша начал приходить в себя: хмель сразу вышибло. Он все чаще и чаще стал пробовать свой затылок… – Который теперь час? – спрашивал он. – А скоро, видно, три… Гляди, уж господа теперь чай пьют. А ты, друг, заедем наперво ко мне, а от меня… Знаешь, я тебя провожу. Боишься родителя-то? – А ну его… Побьет еще, пожалуй. – Н-но-о?.. – Верно тебе говорю. Яшей овладело опять такое малодушие, что он рад был хоть на час отсрочить неизбежную судьбу. У него сохранился к деспоту отцу какой-то панический страх… А вот и Балчуговский завод и широкая улица, на которой стояла проваленная избенка Тараса. – Гли-ко, гли, Яша! – крикнул Мыльников, выглядывая из-за его спины. – У моих-то ворот кто сидит? – И то как будто сидит. – Да ведь это Шишка… Верное слово!.. Ах, раздуй его горой… У ворот избы Тараса действительно сидел Кишкин, а рядом с ним Окся. Старик что-то расшутился и довольно галантно подталкивал свою даму локтем в бок. Окся сначала ухмылялась, показывая два ряда белых зубов, а потом, когда Кишкин попал локтем в непоказанное место, с быстротой обезьяны наотмашь ударила его кулаком в живот. Старик громко вскрикнул от этой любезности, схватившись за живот обеими руками, а развеселившаяся Окся треснула его еще раз по затылку и убежала. – Ох-хо-хо! – заливался Мыльников, подъезжавший в этот трагический момент к своему пепелищу. – Вот так Окся: уважила Андрона Евстратыча… Ишь, разыгралась к ненастью! Ах курва Окся, ловко она саданула… V Ожидание возвращения с Фотьянки «самого» в зыковском доме было ужасно. Сама Устинья Марковна чувствовала только одно, что у нее вперед и язык немеет, и ноги подкашиваются. Что она будет говорить взбешенному мужу, когда сама кругом виновата и вовремя не досмотрела за дочерью? Понадеялась на девичью совесть… «Вековушка» Марья и замужняя Анна, конечно, останутся в стороне. Последняя, хотя и слабая, надежда у старухи была на мужиков – на пасынка Яшу и на зятя Прокопия. Она все поглядывала в окошко, не едет ли Яша. Вот уже стало и темнеться, значит, близко шести часов, а в семь свисток на фабрике, а к восьми выворотится Родион Потапыч и первым делом хватится своей Фени. Каждый стук на улице заставлял ее вздрагивать. – Хоть бы Прокопий-то поскорее пришел, – вслух думала старушка, начинавшая сомневаться в благополучном исходе Яшиной засылки. Вот загудел и свисток на фабрике. Под окнами затопали торопливо шагавшие с фабрики рабочие, – все торопились по домам, чтобы поскорее попасть в баню. Вот и зять Прокопий пришел. – Нету ведь Яши-то, – шепотом сообщила ему Устинья Марковна. – С самого утра уехал… Што ему делать-то в Тайболе столько время?.. Думаю, не завернул ли Яша в кабак к Ермошке… Прокопий ничего не ответил. Он закусил у печки вчерашнего пирога с капустой и пошел из избы. – Ты куда, Прокопий? – окликнула его в ужасе Устинья Марковна. – Я пойду Яшу искать, – ответил он, глядя в угол. – Куды мы без него? Некуда ему деться, окромя кабака. И теща и жена отлично понимали, что Прокопий хочет скрыться от греха, пока Родион Потапыч будет производить над бабами суд и расправу, но ничего не сказали: что же, известное дело, зять… Всякому до себя. – А што же в баню-то сегодня не пойдешь, што ли? – окликнула Прокопия уже на пороге вековушка Марья. – Успеется и баня, – ответил Прокопий. – Пусть батюшка первым идет… «Банный день» справлялся у Зыковых по старине: прежде, когда не было зятя, первыми шли в баню старики, чтобы воспользоваться самым дорогим первым паром, за стариками шел Яша с женой, а после всех остальная чадь, то есть девки, которые вообще за людей не считались. С выходом Анны замуж «первый пар» был уступлен зятю, а потом шли старики. Убегавший теперь от первого пара Прокопий показывал свою полную нравственную несостоятельность, что и подчеркнула своим вопросом вековушка Марья. Она горько улыбнулась, когда захлопнулась дверь за Прокопием, и проворчала: – Тоже, мужик называется… Оставил одних баб. Разве так настоящие-то мужики делают?.. – Молчи, Марья! – окликнула ее мать. – Ты бы вот завела своего мужика да и мудрила над ним… Не больно-то много ноне с зятя возьмешь, а наш Прокопий воды не замутит. – У тебя нет лучше Прокопья, – ворчала Марья. – Ты у меня поворчи! – крикнула мать. – Зубы-то долги стали… За убегом Фени с Марьей точно что сделалось, и она постоянно приставала к матери, чего раньше и в помине не было. Время летело быстро, и Устинья Марковна совсем упала духом: спасенья не было. В другой бы день, может, кто-нибудь вечером завернул, а на людях Родион Потапыч и укротился бы, но теперь об этом нечего было и думать: кто же пойдет в банный день по чужим дворам. На всякий случай затеплила она лампадку пред скорбящей и положила перед образом три земных поклона. Родион Потапыч явился на целых полчаса раньше, чем его ожидали. Его подвез какой-то попутний из Фотьянки. – А где Феня? – спросил он по обыкновению, поднимаясь на крыльцо. – В соседи увернулась, – ответила Устинья Марковна, ни живая ни мертвая от страху. – Не нашла время… Старик вошел в избу, снял с себя шубу, поставил в передний угол железную кружку с золотом, добыл из-за пазухи завернутый в бумагу динамит и потом уже помолился. |