Онлайн книга «Сезон воронов»
|
– Кэмпбеллы из Гленлайона не католики, но они все равно на стороне Претендента, – добавил Кол. Я вздохнула, и на этот раз огорчение мое не было наигранным. – Ваши отцы сражаются не только из-за веры. Все намного сложнее. Все дело в политике, в размолвках, в старых претензиях… – А вы, миссис Кейтлин, какого короля вы хотите в Шотландии? – спросил Исаак. На мгновение я растерялась, но тут же собралась с мыслями и попыталась удовлетворить его любопытство. – Я не знаю, Исаак. Но думаю, что была бы рада королю, который дал бы нам жить спокойно. Алекс многозначительно усмехнулся. – Это еще не скоро будет! Пока мы прогибаемся перед этими проклятыми sassannachs, они будут нас притеснять! Я считаю, что то, что мы – паписты, тут ни при чем. Мы – хайлендеры, вот за что они нас ненавидят! Стюарты – католики, но получили же они «Патент огня и меча», чтобы казнить Макдональдов из Кеппоха! А ведь они такие же паписты, как и мы! – А зачем тогда люди из Кеппоха идут сражаться, чтобы Стюарты снова заняли трон? Они что, больные? – Потому что Стюарты – шотландская династия, мой дорогой Исаак, – заметила я. – Не слишком ли все это запутано? – Я объясню тебе все потом, Элис. Я посмотрела на Алекса Макдоннела, старшего сына Калума. Ему было всего шестнадцать, но ростом и статью он был уже мужчина. Внешне он больше походил на мать, но по характеру и повадкам очень напоминал мне отца. От Калума он унаследовал и жгучую ненависть к англичанам. Никто из этих детей еще не родился, когда случилось то побоище 1692 года, но они были о нем наслышаны. Родители постарались на славу, и все детали этой ужасной трагедии запечатлелись у них в памяти. – Когда у нас будет король-католик, нужно будет учиться писать по-английски или нет? – спросила тоненьким голоском Кенна. – Конечно, придется, гусыня ты глупая! Король Яков наверняка не говорит по-гэльски! – Нейл! Следи за своей речью! Я посмотрела на девочку, которая как раз откусила кусочек яблока. – Боюсь, дорогая, учить английский все равно придется. За пределами Хайленда, в других землях Шотландии, говорят еще на англо-шотландском – скотсе и по-английски. – Ну да, мама говорит, что нас, хайлендеров, меньше, чем остальных. – Да, нас меньше. – Ну вот, еще она говорит, что sassannachs считают нас париями. А что это такое – пария? – Пария – это тот, кого все презирают. – А из-за чего нас презирать? – спросила девочка простосердечно. – Потому что мы не такие, как они. Мы думаем по-другому, говорим на языке, который остальные не понимают. У нас свои, особенные, традиции и свой жизненный уклад. – Но мы же молимся одному Богу! Вы сами это только что сказали! Я со вздохом подняла очи к небу. – Это правда. Вот только люди до сих пор спорят, как именно надо молиться Богу. Католики делают так, как говорит Папа, англиканцы слушаются своих епископов, а пресвитерианцы в молитве обращаются напрямую к Господу. – А я никак не могу понять, почему люди воюют во имя Бога, который, если почитать Святое Писание, призывает нас быть милосердными и терпимыми! – сказала Элис. – Да ты вообще ничего не понимаешь! – в нетерпении воскликнул Исаак. – Отец сражается не во имя Бога, а за то, чтобы оставаться шотландцем! Знаешь, что он говорит? Девочка пожала плечами, показывая, что ей это совершенно не интересно. – Он говорит, что прежде всего мы – шотландцы. Мы, конечно, подданные Британии, но англичанами никогда не станем. Я улыбнулась. В двенадцать лет Исаак был вылитым портретом своего отца, Дональда Макинрига, – самонадеянный, несдержанный и непослушный, но при этом обаятельный и до глубины души преданный своему клану и своим корням. Он горделиво расправил плечи, покрытые пледом с тартаном Макдональдов, и упрямо тряхнул красивыми и непокорными темно-рыжими волосами. – Я уж точно никогда англичанином не стану! И никогда не предам свою кровь, как эти дураки Кэмпбеллы, и… – И закончишь писать упражнение, как я тебе велела, – закончила фразу за сына Дженнет Макинриг. Стряхивая с плеч снег, она вошла в комнату с блюдом ячменных лепешек с медом и поставила его на стол. – Teich! [62] – И она шлепнула маленького лакомку по руке, потянувшейся было к блюду. – Только после урока! – Но, мам! – возмутился Исаак, усаживаясь на место. – Никаких «но»! На чем вы остановились? Я смущенно улыбнулась. – Мы не очень далеко ушли от того места, на котором ты вышла. У нас завязался разговор на очень серьезную тему. – Неужели? И о чем же вы говорили? – О религии, о шотландском короле и о войне, – ответил Исаак. – Тема и вправду щекотливая! Думаю, нам стоит вернуться к уроку религии и молитвам. Заканчивайте писать «Pater noster» и будете полдничать! Ответом на это предложение было недовольное ворчание. И все же дети снова взяли в руки перья и вернулись к работе, время от времени поглядывая на угощение, аромат которого разнесся по кухне. – А что означает «inducas in… tentationem»? – спросил вдруг Алекс, поднимая на меня глаза. – Et ne nos inducas in tentationem. По-гэльски это звучит так: «Thoir dhuinnan diugh ar n – aran lathail», то есть «Да не введи нас в искушение». – Намного проще было бы сразу сказать это на нашем языке, – буркнул подросток, поглаживая гусиным пером покрытый юношеским пушком подбородок. – Кстати, а зачем католики усложняют себе жизнь, записывая свои молитвы на латыни? – Потому что этот язык понимают во всем мире. На латыни пишут, чтобы избежать погрешностей при переводе с одного языка на другой. Поэтому тексты не только понятны всем, но и те люди, которые их переписывают, не могут изменять их по своему желанию. – А вы говорите на латыни? – Нет. Я не имела возможности ее выучить. Кол шепнул что-то на ухо брату, Алексу, и старший взглянул на меня с сомнением. – Кол! Может, скажешь то же самое громко, чтобы все слышали? Мальчик неуверенно посмотрел на меня. – Ну… – Ты ведь сказал только что что-то брату, верно? – Ну да. Но я не знаю, надо ли вам это повторять, миссис Кейтлин… Алекс прыснул при виде расстроенной физиономии младшего брата и решил ответить за него: – Он сказал, что девочки не могут учить латынь, потому что ходят в школу не слишком долго. |