Книга По ту сторону рифта, страница 44 – Питер Уоттс

– Вон та тетя. Которая с мамой говорит.

Я прошел за угол в передний дворик и увидел, что там не просто «тетя», а пара. Лет за двадцать, слегка обросшие, у обоих девизы на футболках. Возлюби матерь свою, призывала меня надпись у женщины на груди, чуть ниже – снимок Земли с окололунной орбиты. У парня футболка была многословней: Неограниченный рост – кредо раковой опухоли. Места для картинки уже не осталось.

Геянцы [51] . Оба пятились по лужайке лицом к Энн, как будто боялись повернуться спиной. Энн, сама безобидность, улыбалась и махала им рукой, но я от души сочувствовал бедолагам. Скорее всего, они так и не поняли, с чем столкнулись.

Порой, когда нам наносили визит адвентисты седьмого дня, Энн даже приглашала их в дом, чтобы попрактиковаться в спортивной стрельбе. Как правило, адвентисты сами начинали проситься на выход.

– Ну что, было у них что стоящего сказать? – поинтересовался я.

– Да не особо. – Энн перестала махать и повернулась ко мне. Ее улыбка преобразилась в торжествующую ухмылку. – Мы прогневали небесных богов, можешь себе представить? Не укради, не убий, не поселись в частном доме. Уменьшай воздействие свое на природу, если совсем уж в лоб.

– Может, они и правы, – заметил я. Во всяком случае, в окрестностях мало кто стал бы с этим спорить. Почти все наши бывшие соседи уже расселились по муравейникам. Не то чтобы степень их воздействия на природу сыграла тут ключевую роль.

– Ну, допустим, это еще не самая долбанутая идея, бывают и похлеще, – признала Энн. – Но если уж взваливаете на меня вину за гнев облачных демонов, то будьте добры запастись парой-тройкой рациональных аргументов.

– А они, видимо, не запаслись. Она фыркнула.

– Все те же слащавые метафоры. Гея рвется в бой, чтобы истребить человеческую заразу. Ураганы, судя по всему, играют роль пенициллина.

– Эксперты иногда говорят не менее дикие вещи.

– Ну и что – им я тоже необязательно верю.

– А может, стоило бы, – сказал я. – Я что хочу сказать – уж мы-то сами точно не понимаем, что происходит.

– А ты думаешь, они знают? Каких-то пару лет назад они все отрицали, помнишь? Говорили, жизнь не способна существовать вне стабильных организованных структур.

– Я вообще-то полагал, что с тех пор они кое-чему научились.

– Да ну?! – Глаза у Энн стали круглыми-круглыми, словно ее осенило. – А я все это время считала, что они просто придумывают модные словечки.

К нам приковыляла дочь. Энн сгребла ее в охапку; забравшись матери на плечи, Джесс узрела мир с головокружительной взрослой высоты.

Я бросил взгляд на отступающих миссионеров.

– Ну и как ты отвадила этих двоих?

– Согласилась с ними, – отозвалась Энн.

– Согласилась?

– Ага. Значит, мы зараза. Хорошо. Только кое-кто из нас мутировал. – Она ткнула большим пальцем в сторону нашего замка. – Теперь мы устойчивы к антибиотикам.

Мы устойчивы к антибиотикам. Мы попрятались по панцирям, как раки-отшельники. Нас подрезали, выпололи, проредили, но не уничтожили. Лишь загнали в ремиссию.

Но сейчас, за крепостными стенами, мы наги. Даже на таком расстоянии буря способна дотянуться досюда и прихлопнуть нас обоих в один миг. Как Джесс может так вот запросто сидеть здесь?

– Меня уже и солнечные дни не радуют, – признаюсь я ей.

Она смотрит на меня, и я понимаю причину ее замешательства: дело не в том, что меня не радуют ясные небеса, а в том, что я вообще счел это достойным упоминания. Но я продолжаю говорить, игнорируя привычно мелькнувшую мысль, что мы друг для друга инопланетяне:

– На небе может быть одна лазурь и солнышко, но, если плавает хоть одно кучевое облачко, мне не отделаться от чувства, будто… за мной наблюдают. И неважно, что оно слишком маленькое и самостоятельно мыслить не может или что рассеется, прежде чем успеет передать информацию. Я все равно начинаю думать, что это какой-то шпион, что обо мне доложат…

– Вряд ли они обладают зрением, – рассеянно произносит Джесс. – Просто они чувствуют крупные предметы вроде городов и дымовых труб, радиоактивные зоны и все прочее, от чего у них… зудит. Вот и все.

Веет обманчиво мягкий ветерок, играя ее волосами. Над нами между двумя вздымающимися громадами кучево-дождевых облаков пальцем втискивается серый пар. Что там творится? Бессистемное взаимодействие дождевых капель? Процессорные узлы обмениваются информацией на скорости 25 000 бодов? [52] Даже спустя столько лет это звучит нелепо.

Сколько же придумано ярких теорий, сколько объяснений нашего краха. Все твердят о порядке, возникшем из хаоса: о жидкой геометрии, о биоэлектрических микробах, живущих в облаках, о сложных моделях поведения, порожденных этим безумным союзом электрохимии и тумана. На бумаге все выглядит вполне наукообразно, но, когда говоришь вслух, всегда напоминает магическую формулу.

И толку от всего этого ноль. Ближний ландшафт озаряют пульсирующие вспышки света. Буря шагает к нам на зубчатых фрактальных ногах. Я чувствую себя насекомым под готовым опуститься ботинком. Наверное, это добрый знак. Стал бы я бояться, если б в душе уже сдался?

Наверное. А может, нынешняя ситуация тут ни при чем. Может, трусы всегда боятся.

Приемник Джесс непрерывно стенает.

– Песни китов, – слышу я сам себя, и дрожь в моем голосе почти незаметна. – Горбатых китов. Вот кого они напоминают.

Взгляд Джесс снова обращается к небу.

– Никого они не напоминают, пап. Это всего лишь электричество. Просто приемник вроде как… переделывает для нас сигнал во что-то знакомое.

Еще один рекламный трюк. За какие-то десять лет мы превратились из богоизбранного вида в вымирающий, а дельцы по-прежнему сидят, уткнувшись носами в свою рыночную аналитику. Могу их понять. Прямо сейчас над нами нависли те, кто вышвырнул нас на улицу. Передний край почти уже коснулся нас. В десяти километрах у меня над головой ветра с визгом проносятся мимо друг друга на скорости шестьдесят метров в секунду. А буря даже не начала выдыхаться.

В предгорьях бесновалась банши [53] , корчились плети торнадо: прежде чем юркнуть в подземное убежище, мы с Энн глядели, как вихрящиеся черные щупальца разрывают горизонт. Какой-то год назад нас уверяли, что зимой торнадо не бывает. Но вот теперь мы прижались друг к дружке, а мир вокруг сотрясается, и все наши укрепления окажутся не прочней бумаги, если одна из этих фикций явится к нам с визитом.