Книга Волчица советника, страница 57 – Елена Литвиненко

Сэли многое замечал. И умел задавать правильные вопросы. А еще — слушать, отделяя шелуху сплетен от крупиц фактов.

И он ясно видел, как Йарра лепит из девушки свое подобие, как привязывает к себе shialli, еще полгода назад дравшуюся с ним напополам.

Степняк отлично помнил свой первый бой — ему едва исполнилось тринадцать, когда Хан повел отряд кои-рши-дэ, братьев-всадников, в набег на соседей, — и как было страшно, и бессонницу после, и то, как во время ночевок он клал седло и потник неподалеку от дяди, — плевать, что Хан отнял у него Плеть, главное — не собирается отбирать жизнь…

Сэли смог справиться со страхом и сохранить ненависть, но он мужчина, а маленькая госпожа всего лишь женщина. Shiala, но женщина, которой нужны защита и поддержка. А рядом лишь граф. Чуть-чуть ласки, немного заботы, толика нежности, обещание безопасности — и вот уже девушка сама льнет к Йарре, подставляет губы для поцелуя. Сквозь щель неплотно опущенного полога шатра было видно, как граф вынимает шпильки из ее волос, запускает пальцы в живое золото локонов.

Сэли закрыл глаза и отвернулся. Хлопнули на ветру полы плаща, щелкнули амулеты…

Семнадцать лет назад.

Великая Степь,

стоянка рода Лои-ас-Ми, Детей Ковыля

Кэи-ас-Кори-Вин, Рыжая Пустельга, появилась на свет сорок весен назад. Девятая дочь девятой дочери, двоюродная сестра великого вождя Тэр-ас-Го-Валу, она была отмечена духами Предков еще при рождении — по ее шее, плечам, по высокой груди, никогда не знавшей прикосновения мужчины, ползли живые рисунки Степи.

В детстве Сэли боялся этих черных извилистых линий, что вдруг появлялись в вырезе рубахи тетки любопытным носом землеройки, слетали на ее ладони расправившим крылья орлом, упорно взбирались вверх по смуглой шее, украшая ее тюльпанами и пушистыми кисточками ковыля; в часы же, когда Кэи колдовала, благословение Предков принимало вид пустельги. Сегодня маленькая, размером в четверть ладони птичка замерла на женской щеке, спряталась под заплетенной наизнанку косичкой.

— Я покажу тебе Волка, Сэли, — тихо сказала ведьма, перетирая меж ладонями пучок трав. Сухие стебли крошились, осыпались в медную чашу, стоящую на углях, тлели, исходя ароматным дымом.

От кусочка стреловидного гриба сушило во рту. Пальцы дрожали, и это казалось невероятно забавным. Сэли то сжимал руки в кулаки, то снова открывал ладони, собирая в пригоршню звездную пыль, льющуюся с Конской Гривы. Искры небесного серебра мерцали, окутывали чарующей дымкой, кружились вокруг юноши зимней метелью. И весь мир кружился, вращался, рождался и умирал, тонул в потоках слез Великой Матери, чтобы снова подняться из морских пучин, подсвеченных снизу алой лавой подводных гор.

Недвижим оставался лишь Сэли. И Кэи, надавившая ладонью на его затылок, заставившая вдохнуть горький запах жженного оленьего рога и диких трав.

— Душу человека можно увидеть, когда она счастлива. И когда ей больно. Когда она ненавидит и любит. Я покажу тебе. — Голос тетки то приближался, оглушая грохотом походного дабыла, то становился тонким, как комариный писк, растворялся в шорохе трав и песне ветра. Сэли пытался сосредоточиться на ее словах, но их смысл ускользал, просачивался, тек, как сухой песок сквозь редкое сито.

…а внутреннему взору открывались картины далекой страны, страны северных лордов, о которой он слышал от старейшин и пленников: дикие скалы, царапающие небеса, и зачарованный Лес, ждущий эльвов; горные луга с такой сочной травой, что Хан положил бы всех кои-рши-дэ ради выпасов; звенящие ручьи, скачущие по камням, и зеленые долины; деревни овцеводов и шумные города; хижины лесорубов и замки, каждый из которых больше, чем вся стоянка рода Детей Ковыля.

Люди. Чужие, непонятные. Смуглые. С темными, почти черными глазами и белесыми прядями в волосах, с татуировками зверей на груди и запястье. Они — воины, закованные в железо и сталь, и клеймо на их оружии — мечах, палашах, молотах и боевых цепах — рождает на языке имя: райаны.

…и почему-то привкус полыни. Акациевого меда и пыли.

— Смотри, Сэли! Смотри внимательно!

…глаза. Бледно-голубые, как весенний лед, они горят ненавистью, ревностью, завистью.

Худой беловолосый мальчишка сидит на почетном месте за одним столом с мужчиной, на которого он очень похож, и с юношей — точной копией отца. Мальчик ковыряется в тарелке, кивает, что-то отвечает на заданный вопрос, и, кажется, всем доволен, но вот его взгляд останавливается на брате, и лицо подростка искажает волчий оскал.

…роскошный зал, потолок которого подпирают колонны, десятки людей — мнущихся, шепчущихся. Неуверенных, даже напуганных. Двери распахиваются, и северные лорды поспешно расступаются перед высоким мужчиной с волосами снежного волка. Он размашисто шагает по алому ковру, поднимается по лестнице, ведущей к трону, усаживается. Он спокоен, но из-под маски холодного равнодушия проглядывает алчная радость урвавшего добычу зверя.

…Волк, наблюдающий за боем из тени. Его ладонь сжимает метательный нож, глаза отражают зарево пожаров, а на лице отчетливо читается восхищение. Кем? Чем? Сэли не успевает разглядеть, потому что…

…горе Волка он чувствует, как свое. Его отчаяние, его боль — мучительную, острую, угнездившуюся прямо под сердцем, — от нее не спасают ни вино, ни опиум, ни чужие смерти, что щедро сеет лезвие кхопеша, и он кружится в безумии транса, сжигая, загоняя себя, а когда врагов не остается — набрасывается на своих.

Белоголовый успевает вырезать почти всех, прежде чем появившийся маг опутывает его сетью, сбивает с ног и швыряет в портал — прямо к постели темноволосой женщины и круглолицего мужчины.

— Помогите ему!

— Син, пожалуйста!..

— Держите!..

Но даже втроем они не могут перекричать вой потерявшего волчицу одинца.

Сэли вздрогнул и открыл глаза. Кэи-ас-Кори-Вин сидела по ту сторону костра, и маленькая пустельга, оправдывая имя, [15] трепетала крыльями у ее виска.

— Ты видел его.

Сэли кивнул. Криво обрезанные волосы — еще одно унижение — упали на лицо, и юноша досадливо заправил их за уши. Не скоро он сможет заплести двадцать восемь косиц свободного воина…

Дым кругами поднимался над чашей, раздражал обоняние едким запахом жженого рога, срезанного у сайгака-трехлетки, резал глаза. Дышать было больно.

— Это отголосок его боли. Завтра пройдет.

Болело еще месяц, а по ночам снились ярко-синие глаза, тонкие девичьи запястья, хрупкая фигурка, распятая на узком ложе, и золотистые волосы одуванчиком.

Йарра снова был не в духе. Вошел в шатер, сунул перевязь с кхопешами Койлину, умылся — все это не глядя на меня.