Онлайн книга «Новое платье Леони»
– А вы, оказывается, из гуманитариев! – иронично улыбнулся Рауль Пети. – Любите древние языки? – Я запросила солнечный гороскоп на следующий год, похоже, для меня он будет лучше, чем этот. Меня уверили, что начинается новый цикл. Моя жизнь изменится к лучшему. При условии, что я останусь в Сен-Шалане на свой день рождения, естественно! – Соланж! – воскликнул Дюре. – Что ты будешь делать с этой новой энергией? На твоем месте, Эдмон, я бы забеспокоился! Эдмон Куртуа улыбнулся. Он в этот момент как раз думал: «Я женился на глупой гусыне. Как я мог тридцать пять лет своей жизни провести в компании глупой гусыни? Она была в юности красива, и мне льстило, что я смог затащить ее в постель? Или я просто был благодарен ей, что с ее помощью мне удается забыть Леони? Мы никогда с ней не разговаривали по душам. Мы вообще разговаривали на разных языках. Однажды, помнится, я спросил ее: «А может, мы ошиблись…», имея в виду, что выбрали белый цвет для диванчиков в гостиной. Вместо ответа она начала рыдать и убежала в коридор. Бросилась на кровать в спальне, закрыв дверь на ключ. Я слышал, как она сбросила туфли, слышал, как скрипнули рессоры матраса. Потом, за столом, я попытался объясниться: «Я имел в виду диваны в гостиной! Она ответила: «Я не хочу больше об этом говорить». И передала мне салат из цикория, начав беседу о том, что «Хьюман Райтс Вотч» осуществляет титанические усилия по защите прав человека». Элиза Дюре встала из-за стола. Остальные потянулись за ней. У нового дантиста зубы были желтые, но жена нотариуса все равно стала спрашивать его, сколько раз в день необходимо чистить зубы. Мужчины расположились в углу гостиной, а женщины расселись на диваны, налив себе кофе или заварив пакетик с чаем. – Эдмон, – сказал Бернар Дюре, – у меня есть бутылка старого Бургундского, отличного цвета и аромата, оно щиплет горло и оставляет волшебное послевкусие, хочешь попробовать? Он протянул ему бокал, глаза его были довольные и лукавые. – Ты, похоже, как-то даже повеселел, Бернар? – Да, дела идут получше, прямо скажем, получше… Эдмон торжественно приложился губами к заслуженному напитку. Бернар Дюре с напряжением ожидал его вердикта. Эдмон Куртуа прикрыл глаза и пробормотал: «Волшебно, волшебно!» И тут на гребне волны Бернар Дюре не выдержал, и у него вырвалось: – Порядок! У меня все получается, Эдмон! Все получается! Я разрулил всю историю! Стелла тут ко мне приходила. Она принесла мне огромное досье компромата на Рэя Валенти. Я уничтожу его! Я уже организовал первую утечку информации, и началась буча! Я действовал через мужа моей домработницы! А у меня еще в запасе много подобного! Эдмон Куртуа вымученно улыбнулся: – Даю тебе свое благословение и можешь рассчитывать на мою поддержку. – Ты правильно сделал, что тряханул меня тогда в больнице? – Тебе нужны союзники. Если я тебе понадоблюсь, дай знать… – Я знаю, что могу на тебя рассчитывать. – У тебя может быть поддержка в прессе. У Жюли, моей дочки, есть подруга, которая работает в «Свободной Республике». Ее зовут Мари Дельмонт. Я дам тебе ее координаты. – Ох, давай, конечно! Эдмон Куртуа сделал вид, что сосредоточен на напитке и полузакрыл глаза, скрывая свое разочарование. Стелла предпочла довериться Дюре. Она по-прежнему мне не доверяет? Дюре показался ей более шикарным? Добрый доктор посимпатичней, чем грубый торговец железом? Эти мысли возникали помимо его воли. Старый комплекс некрасивого толстого подростка, опекаемого матерью, теткой и бабушкой, вновь возник в его душе. Он медленно, как старый крокодил, открыл глаза, посмотрел на Дюре, возбужденного, трепещущего от собственной неожиданной отваги. Спросил себя: «А не сдастся ли он при первых признаках опасности? Смелыми так просто в один день не становятся, для этого нужно тренироваться. Когда у тебя есть оружие – это еще не все, нужно еще уметь им пользоваться». П.Р.О.С.Т.И. Эти буквы расцветут на последнем полотне ее лоскутной картины. «Прости» в виде языков пламени. Просить прощения, – это означает уступать свое место другому человеку. Давать ему право на существование. Рэй тоже должен попросить прощения. Иначе она его прихлопнет, как муху. П.Р.О.С.Т.И. И она изобразит это еще на многих картинах. На них будет маленькая Стелла, скорчившаяся на кровати в комнате. Будет стол на кухне и мать с опущенными долу глазами. Будет взрослая Стелла с пальцем на спусковом крючке карабина. Venga, muchacha, venga! Eres la major! Eres fantastica! [28] На картинах будет мужчина, который по ночам кидает ножи в живот лежащим маленьким девочкам. Он будет обезглавлен. А голова его будет лежать на блюде, как голова Иоанна Крестителя на полотне Караваджо. В детстве она наслаждалась, разглядывая репродукцию этой картины в своем иллюстрированном словаре. Целовала глянцевую бумагу. Лизала ее, чувствуя вкус крови на губах. П.Р.О.С.Т.И. Это было прекрасно, потрясающе, мощно. В этом была вся программа действий. Это зажгло в ней огонь. А новая сестра? Нет, ее не будет на картине. Не нужна Стелле ни сестра, ни семья. Но она должна встретиться с ней, чтобы предъявить доказательства. Теперь есть бумаги, доказывающие ее правоту. Подпись под письмом – кстати, это здорово! – Люсьен Рильке. И Половинка Черешенки тоже отправится в путь. Они отправятся в Париж втроем в грузовике, Половинка Черешенки, Люсьен Рильке и она за рулем. Поедут посмотреть на Эйфелеву башню. И на Жозефину Кортес. Она не собиралась воровать у нее отца. Она вообще не нуждалась в отце. Не нуждалась в картинке, которую можно прикнопить к стене в комнате. Она не верила в картинки. В замечательных отцов, которых смерть делает героями, покрывая ореолом славы. Она сама себя покроет ореолом славы. Как короной. Сама, без посторонней помощи. В четверг вечером в мастерской Стелла показала свою работу Мари Дельмонт, которая поправила очки и долго, внимательно рассматривала историю в цветных квадратиках. Высокий хвост подрагивал, щекоча ей щеку. Наконец она выпрямилась и сказала: – Впечатляет. А ты давно над ней работаешь? – Да, это долгая история, – загадочно ответила Стелла. Мари кинула взгляд на свое лоскутное покрывало, работа над которым что-то не двигалась, и вздохнула. Время течет сквозь пальцы. Газета! Только газета! Она пожирает меня, словно людоед. |