Онлайн книга «Война мертвых»
Это обстоятельство Тихона особенно порадовало: земляные хижины рассыпались от первого же сильного толчка, поэтому никаких трудностей, кроме пылевой завесы, в бою не предвиделось. Затем он вспомнил, что стрелок обещал прекратить саботаж, и настроение поднялось еще больше. – Ты готов? – Возьми самый крупный план, – вместо ответа попросил Филипп. Тихон нацелил объективы на ближний квартал и, последовательно увеличив картинку, получил портрет конкура с кульком. Из-под толстой материи выпростались три отвратительно гибких змейки, в которых он угадал верхние конечности. – Ребенок, – мрачно произнес Филипп. – Детеныш, – поправил его Тихон. – Я бы даже сказал, зверек, – вмешался Игорь. – Особь на стадии взросления. Когда вырастет, заберется в кабину какого-нибудь кита и пойдет рубить наших колонистов. Все ясно? – И в том городе тоже находились дети, – пробормотал Филипп. – В каждом свертке – ребенок. Зачем мы это сделали? – Сто семнадцатый, высади своего напарника, пусть возвращается на Пост пешком, – пошутил Игорь. – Еще слюнтяи имеются? – Это не слюни, а элементарная порядочность, – высказался голос, успевший за время операции стать знакомым. – Назовись, слюнявый, – велел Игорь. – Шестьсот восемьдесят седьмой. – Кто с тобой в экипаже? – Шестьсот двадцать пятый, Петр. – Твое мнение, Петя. – Я это… подчиняюсь старшему. – А сам что думаешь? – Это… не нужно их убивать. Ну, я про мелких. – Понятненько. Игорь выехал из строя и, мгновенно развернув башню, ударил по одному из танков короткой голубой струей. Разряд просверлил броню и, вонзившись внутрь, расплавил основные узлы. Машина конвульсивно рыпнулась вперед-назад, но командный блок уже сгорел, а без него она была мертвой телегой. – Вот так, шестисотые, – удовлетворенно молвил Игорь. – За неподчинение приказу. Я никого не задел? – А что, был какой-то приказ? – А разве не было? Командир! Мы тебя слушаем. – Приказ, – немедленно отозвался Тихон. – Зверинец должен сгореть. Увидев, что танки не двигаются с места, он помедлил и слегка удивленно сказал: – Это все. Машины перестроились в шеренгу и покатились вниз. Город был лишен не только военной техники, но даже примитивных средств связи и оповещения – конкуры зашевелились лишь после того, как танки стали видны невооруженным глазом. – Кажется, здесь одни самки, – опять заныл Филипп. – Ты читал, что написано на сержантском шевроне? – спросил его Тихон. – «Без жалости», я помню. Но на шевроне было про врагов. – А это кто? Друзья? – Невиновные. – Я тебя последний раз… – Нет, – быстро сказал Филипп. Тихон отгородился от него непроницаемой стеной и задумался. Дальше так нельзя. Все имеет свой предел, и терпение тоже. Он, оператор номер сто семнадцать, объединил отдельные экипажи в отряд. Он взял их под свое командование, хотя не очень-то и старался. И он не может справиться с каким-то комплексующим убожеством! Тихон размягчил перегородку до упругой мембраны и осторожно ступил на территорию личности стрелка. Филипп был уверен, что водитель поглощен ездой, поэтому на защите особо не концентрировался. Вторжение прошло незамеченным, это уже полдела. Тихон полностью погрузился в чужое сознание – никакого сопротивления. Найдя волевой центр, он нежно к нему прикоснулся и чуть надавил. Жесткий. Для такой дешевки, как Филипп, довольно странно. Тихон собрался с духом и… Это было похоже на влипание в КБ – ничего принципиально нового. Филипп всполошился, но поздно: теперь в нем находились двое. Тихон по-хозяйски осмотрелся и мысленно присвистнул, так, чтобы до Филиппа дошло. Ага, что тут у нас? Новый узел боли почти сформирован. Из чего? Ну конечно, детоубийство. Быстро он управился. Где он детей-то нашел? Просто мазохист какой-то. Филипп попытался вытолкнуть его обратно, но безуспешно. Тихон дотянулся до самых сокровенных уголков и вытряс наружу все, что в них накопилось. Богато. Этих переживаний хватило бы на целый Пост, а он морочит себе голову убиенными детенышами. Псих! А что здесь? – Уйди, – простонал Филипп. – Стрелять будешь? – Буду. – Неискренне. Сам себя обманываешь. Он нащупал какую-то глубоко запрятанную мыслишку и выволок ее на поверхность. Защитник младенцев оказался вовсе не безобидным. – Ты что же, гнида, задумал? – медленно спросил Тихон. – Ты меня прикончить решил, да? – В тебе много зла. Таиться Филиппу смысла не было, водитель уже вывернул его душу наизнанку и перебрал содержимое; рассортировал, взвесил, но до этого – подержал в своих грязных ладонях. Осквернил. – Много зла, – повторил Филипп. – Такое говно и в таком хрупком тельце. Я же тебе голову сверну, двумя пальцами. Привык понарошку умирать, но убиваешь-то по-настоящему! Настал твой черед. Что, страшно? Бойся, подонок. Наши кабины рядом, я приметил. Это в танке ты такой могучий, а в жизни щупленький совсем. Сломаю тебе позвоночник, получу полный сброс, и домой. Уже скоро. – Ты закончил? – осведомился Тихон. Он неторопливо извлек из Филиппа всю его боль и, многократно умножив, швырнул обратно. Первое влечение – сравнение размеров – смутная тревога. Лагерь – спор – разбитое лицо друга. Пыльная улица – жалобный писк – тонкий хруст под траками – жидкие внутренности, волокущиеся по земле. Белые зубы – нежный поцелуй – брюки на полу – презрительный смех. Пробуждение – похвала капитана – гордость – забытые подробности – непонимание – страх. – Тебя это тоже беспокоит, дружище? Провал в памяти. Он был у многих, и никому еще не удалось его восстановить. А что мы там делали? Чем мы занимались все это время? Может, расхаживали голиком перед тысячей женщин? И каждая видела нашу ущербность? Может, мы живьем пожирали конкурских зверят? А может… Эй, эй!.. Филипп выразил облегчение – он снова обрел то, без чего самоликвидация была невозможна. Это не имело точного определения – просто нежелание жить. – Сейчас побеседуем иначе, – пообещал он. – И никто тебе не поможет. Потому, что я здоровее. И потому, что всем наплевать. Филипп вцепился в свои мучения мертвой хваткой. Это все, что у него было. Это и был он сам. – Мышцы остались в кабине, – сказал Тихон. – Борьба здесь совсем другая. Вот такая. Смотри. Он вырвал волевой центр Филиппа и придавил его камнем исступленного страдания. Вся та боль, что Тихон изведал и вообразил, легла на плечи стрелка. |