Онлайн книга «Князь из десантуры»
|
И туман тут мерзкий, как прокисшее молоко. А в тумане тени движутся, прямо по трясине скользят, подобные духам непогребённых убийц. Батмунх вздрогнул: сон ему не понравился. Спать караульному нельзя, за это – смерть, а тут ещё и видение страшное. Теней всё больше и больше становится, впереди – всадник на чёрном коне, сам Сульдэ, свирепый бог войны. Батмунх широко раскрыл пальцами глаза – морок не исчез. Монгол испугался, выхватил нож. Чтобы наконец проснуться, резанул по запястью – и вскрикнул от боли. Чужие воины приближались, уже были различимы короткие копья, обтянутые рыбьей кожей плетёные щиты, нагрудники из шишковатых спин осетров. И широкоплечий всадник в странной шапке с длинным назатыльником всё так же медленно ехал, а конь его шлёпал по трясине огромными круглыми копытами… Батмунх закричал что было мочи: – Караул! Русичи идут! Перехватило дыхание: монгол с удивлением посмотрел на торчащую из груди тонкую стрелу. Попробовал выдернуть, но наконечник из рыбьей кости застрял крепко, а камышовое древко легко переломилось. Странный всадник выкрикнул команду, и сараши перешли на бег, неуклюже шлёпая плетёнками по болотной воде. * * * Князю подвели солового жеребца. Не Кояш, конечно, но и так сойдёт. Для сверкающего плаща монах пожертвовал церковные ризы, на возражения строго ответил: – То не грех. Дело наше – угодное Богу. Простит. С северной стены Добриша донёсся вой: сараши пошли на приступ. Сейчас они несутся к крепостному валу с длинными лестницами, а всполошившиеся враги бегут отражать штурм. Только не каждый добежит. По всему Добришу горожане, вооружённые чем попало, ловят в переулках монголов и предателей из дружины Святополка, наваливаются толпой, забивают дубинами и топорами. А из-за плетней в чужаков летят неумелые стрелы. Ярилов подумал о броднике и не смог сдержать улыбки. Хорь, узнав, что ему быть воеводой сарашей, будто стал выше ростом. Распираемый гордостью, заявил, что обязательно должен подъехать к Добришу верхом, ибо не пристало полководцу телепать пешком, как последнему дружиннику. Возражения по поводу того, что конь в болоте непременно утонет, даже слушать не хотел. Хорошо, что сараши догадались привязать к ногам вороного мерина крышки от бочек. Терпеливое животное лишь глубоко вздохнуло, но издевательство выдержало. Дмитрий тронул поводья и выехал из леса. До ворот было шагов двести, но князь специально не спешил, чтобы часовые успели рассмотреть золотого всадника. Шлем не надевал, и рыжие вихры пламенели, видные издалека. Показалось, будто слышит, как скрипит тетива натягиваемых луков. Кожей почувствовал, как стрелки нащупывают мишень жадными клювами стрел. Остановил скакуна, поднял ладонь. Сказал громко и отчётливо: – Я – Солнечный Витязь, князь Добриша Димитрий! Покоритесь, откройте ворота, и останетесь живы! * * * Стрелок в надвратной башне охнул и опустил лук. Растерянно оглянулся на Азамата: – Дарга, это и вправду тот самый Солнечный Багатур, который на Калке сразил тысячу лучших наших бойцов! Что нам делать? Половец глядел на рыжего витязя и молчал. – Дарга! Азамат мотнул головой, прохрипел: – Не стрелять! Слетел по лестнице и побежал к конюшне. Солнечный Багатур неспешно поехал к воротам. В вязкой тишине копыта жёлтого жеребца гремели по настилу моста над рвом, словно шаги судьбы. Остановился, снял туго набитый седельный мешок. Ударил кремнем по кресалу – вспыхнул огонек. Прокричал: – Вот подарок вам от Змея Горыныча! Размахнулся и бросил к воротам кожаный баул. Развернулся, пришпорил коня и помчался прочь. Десятник толкнул лучника: – Сходи, посмотри, что за подарок. Монгол сбежал вниз, крикнул. Стражники помогли сдвинуть тяжёлое бревно – засов. Кряхтя, надавили – заскрипела створка ворот. Последнее, что видел лучник – как весёлый огонёк фитиля юркнул в нутро кожаного мешка. * * * Взрыв мешка с порохом выбросил в небо ошмётки брёвен и комья земли. Ослепительная вспышка и жуткий грохот застали прятавшихся за деревьями смердов-ополченцев врасплох – кто-то закрестился, кто-то рухнул на колени, а некоторые собрались убегать. Ярилов поднялся на стременах, зло крича: – Что присели, как бабы на гумне? Вперёд! В атаку! Жирные клубы дыма снесло ветром, и стало видно, как горит покосившаяся башня, а остатки ворот валяются на земле. Ополченцы восторженно заорали и бросились вслед за князем. Нестройная толпа, размахивая топорами и цепами, вломилась в город, догнала Дмитрия, рубящего мечом оглушённых, дымящихся защитников ворот. Воющая река растеклась по Добришу, и не было пощады растерянным чужакам – били, рвали, топтали, припоминая и сожжённые деревни, и вытоптанные поля, и растерзанных жён и детей… Навстречу шёл бритый наголо половец, ведя на поводу сверкающего жеребца невиданной золотой масти. Было что-то в его осанке, во взгляде чёрных глаз – толпа ополченцев обтекала кыпчака, не смея тронуть. Азамат подошёл к князю. Встал на колени, склонил голову, прохрипел: – Я сберёг Кояша, Солнечный Витязь. Теперь моя жизнь в твоей власти, ибо я служил твоим врагам. Дмитрий спрыгнул на землю, поднял половца, обнял: – Я счастлив, что ты жив, брат. Прости, что не смогли тогда разыскать тебя в степи. Азамат тихо сказал: – Уже не верил, что увижу тебя. А Хорь и Анри? Ярилов спохватился: – Где пленные русичи? Веди. Князь погладил золотого жеребца по морде – Кояш фыркнул, дохнул в лицо. Дмитрий улыбнулся, вскочил в седло и поскакал вслед за Азаматом. Бой на улицах Добриша затихал – русичи быстро насытились местью и не добивали охотно сдающихся монголов. Когда Дмитрий проносился мимо – кричали восторженно: – Солнечный Витязь! Ай да Димитрий у нас, всем князьям князь! * * * Полон монголы держали в большом купеческом лабазе, в центре Добриша. Ворота уже разломали, выпустив перепуганных пленников на волю. Стоял неумолчный крик: искали своих, звали по именам. Найдя, плакали, обнимая исхудавших, грязных, непохожих на себя. Не найдя – рыдали. С тамплиера снимали кандалы – видать, опять своим норовом измучил тюремщиков. Рядом стоял Хорь, подгонял срубающего заклёпки кузнеца и смеялся: – Эх, Анрюха, какой из тебя лыцарь! Совсем без меня пропадёшь. Второй раз уже тебя из неволи выручаю, как заваруха – так ты в плен норовишь сдаться! |