Книга Гений, страница 66 – Алексей Слаповский

Кошель задумался, попросил калькулятор, что-то считал, прикидывал. Все уважительно молчали.

– Дней десять, – сказал он наконец.

– Много! – не согласился Чернопищук по своей привычке не соглашаться с любым сроком любой работы, который ему объявляли подчиненные службы: был уверен, что набавляют.

– Меньше никак! – твердо ответил Кошель тоном знающего специалиста.

– Ну, десять так десять, – сказала Марина Макаровна. – А будет раньше, скажем спасибо. В том числе материально.

– А с чего начать?

– С улицы Мира! – высказался вне субординации Гриша Челкан. – Чтобы сразу всем видно было. Без разночтений!

С ним согласились.

И Кошель с утра начал – по улице Мира, по осевой линии. Правда, по воображаемой, так как от белой полосы дорожной разметки, когда-то здесь обозначенной, почти ничего не осталось, лишь кое-где виднелся бледный след; заново нанести ее должна была либо российская, либо украинская сторона, но так и не решили, кто именно.

Кошель прокладывал путь на глаз.

Естественно, сбежалось мальчишьё чуть ли не со всего Грежина – поглазеть на эту интересную работу. Трактор тарахтел, блестящие зубья привода вгрызались в асфальт рьяно и, казалось, с удовольствием, будто он им был вкуснее, чем обычная земля. Кошель, высовываясь из кабины, ругался на детей, взрослые их тоже отгоняли, потому что из-под пилящего шкива вылетали вместе с кусками асфальта щебенка и комья земли, кого-нибудь могло поранить. Дети отбегали подальше, ветками и палками замеряли глубину получающейся траншеи, прыгали через нее туда и обратно, жалея, что она не такая широкая – было бы интереснее.

Кошель работал в щадящем режиме, с перекурами, как, впрочем, и всегда, зная, что уставший механизм мстит за себя поломками, но все-таки дело продвигалась довольно быстро – или улица Мира оказалась не такой длинной. Уже был ясно виден впереди, где улица поворачивала, дом, стоящий в конце, там располагалась парикмахерская Любы Пироженко. Все знали, что она находится и на украинской, и на российской территории и гадали, будет ли Кошель своим трактором пилить дом или все решится как-то иначе. Сама Люба уже несколько раз выходила на крыльцо и смотрела на приближавшийся трактор, приложив ладонь козырьком ко лбу, но не шла навстречу, ни о чем Кошеля не спрашивала. А потом вдруг вышла окончательно, навесив на дверь замок с дужкой. Там был и обычный замок, врезной, навесным Люба обозначала, что парикмахерская закрыта не на перерыв, а надолго.

Наверное, она решила, что запертый пустой дом сам за себя постоит. С человеком можно спорить, всегда есть надежда его как-то убедить или обмануть, а дом не обманешь, он – имущество, а трогать без спроса чужое имущество не полагается ни при какой власти и ни в какой стране.

Кошель замедлил ход трактора, и, когда грызущая машина подобралась вплотную к дому, уже стемнело, был законный повод прервать работу ввиду окончания рабочего дня.

В российском Грежине вовсю обсуждали эту новость, в том числе в редакции газеты «Вперед!». Хромоногий Гусев, фотограф, успел съездить туда на велосипеде, с которым управлялся очень ловко, крутя одну педаль здоровой ногой, а другую подталкивая для завершения оборота, привез снимки. Но Вагнер решил пока не публиковать их. И вообще ничего пока не писать. Надо понять, как к этому относятся другие, в частности Крамаренко. Улучив момент, он вышел покурить и позвонил ему с улицы.

– С ума они там сходят, – сказал Прохор Игнатьевич. – Дорога общая, нейтральная, значит, это самоуправство.

– Может, статью дадим? – спросил Вагнер, уверенный в отрицательном ответе, и получил его:

– Не торопись. Я выясню сперва, откуда ноги растут.

– Из головы! – пошутил Вагнер, имея в виду не вообще человеческую голову, а конкретную – Марину Макаровну Голову.

Крамаренко его понял:

– Да вот именно, из нее, из нашей Марины-красавицы. Вот я ей позвоню, пусть расскажет, что к чему.

И Крамаренко позвонил.

У них с Мариной Макаровной были вполне приятельские, соседские отношения, в том числе из-за того, что обе части Грежина были повязаны многими общими вещами: водоснабжением, канализацией, где она имелась, электросетями, схема которых до сих пор была довольно запутанной, а главное – уникальной системой газоснабжения. Магистральная труба издавна шла из России в Украину, сначала в украинский Грежин, потом сворачивала в Грежин российский, а из него через несколько мелких населенных российских пунктов уходила опять в Украину и дальше тянулась уже чуть не до самого Киева. После разделения братских республик немедленно началась путаница с расчетами. То решали, что украинский Грежин будет просто платить по российским расценкам, да и всё, но тут оказалось, что украинские расценки ниже, и бывший до Марины Макаровны глава, мужик лукавый, потребовал от российского Грежина компенсации или отчислений за транзит. За наш же газ они же с нас и деньги хотят брать?! – возмутился предшественник Крамаренко. И не стал платить совсем. Никому. В отместку не стали платить и в украинском Грежине. Вмешалось верхнее руководство, сделали какой-то перерасчет, потом еще один, к описываемому моменту царила уже такая неразбериха, что никто не способен был понять, кто кому должен, поэтому пока остановились на том, что никто не должен никому.

Марина Макаровна, конечно, была готова к разговору и сказала, что возведение забора входит в перечень намеченных мероприятий по упорядочению границы.

– Марина, ласка моя, какой еще перечень, какие мероприятия, люди у нас там и там живут, там и там работают!

– Будет нормальный пограничный пропускной пункт, в чем проблема? Он и так есть, на самом-то деле.

– А почему с нами не посоветовались? Улица Мира не ваша только, она и наша тоже, а вы ее перепахали!

– Объезды будут.

– Главное, Марина, помнишь, я просил тебя Праздник Дружбы перенести с осени на лето, и ты ведь не против была?

– Это ты к чему?

– К тому, что как теперь мы его проведем? По разные стороны? Через забор?

Марина Макаровна, если честно, слега смутилась: да, Крамаренко ее просил перенести праздник из-за какого-то приезда какого-то большого начальства, и она согласилась, исходя из того, что в его положении просила бы о том же, но, если честно, запамятовала.

– Ничего, – сказала она. – Что-нибудь придумаем. Временно разберем забор в одном месте, вот и все.

Прохор Игнатьевич вздохнул и совсем дружески, даже сочувственно, как человек, понимающий обузу административных решений, спросил:

– Правда, что ли, отделиться хотите? И от них в том числе?

– Хотим, – ответила Марина.

На самом деле она еще вчера очень в этом сомневалась, но в ней с каждым часом нарастало желание перемен. Ее взбудоражили не нахлынувшие в Грежин военные люди и чуть было не случившееся побоище, ее взволновал странный этот человек Евгений, вернее, даже не он, а мысли, возникшие после общения с ним. Ей вдруг поверилось, что и после Максима возможна полноценная жизнь, возникло предчувствие какой-то встречи. И, если замутят они тут эту авантюру с забором (а Марина понимала авантюрность начатых действий), само собой, появятся тут разные люди, мужчины всяких сортов, а значит, и возможности, с этим связанные.