Онлайн книга «Лопухи и лебеда»
А поди-ка ты, Михайло, Сотряхни землю под Китежом, Погрузи Китеж во озеро. Ин пущай там люди молются, Без отдыха да без устали От заутрени до всенощной… Привстав на костыле, горбун зазывно кричит: – Драгоценныя братия и сестры! Вы подайтя не нам на прошения, а своей души во спасения! Подайтя ни другу, ни брату, подайтя самому Господу Святу! У костра течет разговор: – Сама-то не видала, брехать не стану, а слыхать сподобилась. К земле ухом ляжешь – колокола так и гудуть… – В Макарьевском уезду, на Люнде-реке, во озере во Светлояре. Три дни ходу отсель… – А ежели мырнуть, к примеру? – Ишь, ловок! Мыряли табе поумней. А только ни един не всплымши… – А почто же не видать его по сю пору, Китеж? – По грехам по нашим. Вера наша самая правильная. Да нешто мы ее блюдем? – Куды! Испоганили веру православную. Христа продали… – Кто Расеей владает? Немцы да жиды… – Ванькя-то русский больно прост. Сосуть нашу кровушку, известно… – Царь-то будеть наш, православный вроде… – А кругом царя кто? Аблакаты-депутаты, жиды да татаре… – А царица? Обратно немка… Александр вскакивает: – Да немцы-то откуль взялися? В книге-то про наши грехи сказано, про расейские. “Токмо о нас печалуют день и нощь, о отступлении нашем, всего Государьства Московского, яко Антихрист царьствует в нем и вся заповеди его скверная и нечистыя…” А не знаешь, не бреши. Баба колотит мальчишку, тот истошно ревет. – Да провались ты, бесененок, послухать не даеть… – Нешто можно дитю родную так лупцевать? – сердито говорит Александр. – Все татаре виноватые. Я вон у татарина на ссыпке служил – нация самая смирная, чистая, даром что нехристи. Али то немцы до полусмерти пьють, до смерти бьють? – Табе и жиды, може, любы? – насупясь, спрашивает старик. – Уж энти-то, по крайности, друг за дружку держатся. Да детишков своих не мордують вот этак по-нашему… Окаянней нас нету народа… – Да что же это, братцы? – вскрикивает молодой мужик. – Не дам православных поганить! Бабы осаживают его: – Верно говорить-то… проспися ступай! Александр только покосился на кричавшего. – Такой лютости, как у нашего брата, ни в какой земле не видать. И Китеж тот невидимый будя, покуда от зверьства своего не отступим, и даже тропы к ему не сыскать. О том в летопости сказано, а зашита та летопость в книгу Голубиную, а книга та весом в полтора пуда, запирается винтами. А лежить та книга промеж Нижнего и Козмодемьянска в горе зарытая… Гаснут огоньки на берегу. Варвара лежит, обняв сопящую во сне дочку, глядя в небо. Подходит Александр, валится на траву, встряхивает мокрой головой. – Лихоманка его крутить… – ворчит Парамоновна. – Чего телепаешься туды-сюды, спать не даешь… – Ужасно как выпить хочу. Хужей лихоманки… – Возьми вон в корзинке, наливочка у меня с собой, разговенная… Охальник, а поешь больно пронимательно. – Дотерплю… – вздыхает он. – Причаститься хочу завтре… А уж после, видно, запью. Парамоновна укоризненно качает головой: – Жидов-то зачем хвалил? Срам какой… Они же Христа нашего распяли. – Дак он сам-то кто был, Исус? – сердито отвечает Александр. – А апостолы все двянадцать? А Богородица? С перепугу Парамоновна садится, оглядываясь по сторонам, крестится: – Да ты очумел! Ай он не русскай? – Где оно все было-то? В какой такой стороне? – У святом граде Ерусалиму, – с готовностью отвечает она. – Тама жиды живуть, и царство у их жидовская. – Богородица, что ли, жидовка? Энтого никак быть не можеть… Не дождавшись ответа, она ложится, охает, переворачивается на другой бок. – Ах ты Господи! – вздыхает она. – Я-то, дура, чаяла, что они его за нашу веру православную… А выходить, свои своего, да гвоздями! Ну, энто мы видали, энто по-нашему… В полутьме храма слышен голос псаломщика, читающего часы. Время от времени его заглушает пение: – Преподобный отче Серафиме, моли Бога о на-а-ас… Толпа течет к возвышению, на котором стоит иеромонах возле серебряной раки с мощами угодника. Палашка задыхается, плачет. Александр берет Палашку у Варвары, сажает на плечи. По ступенькам поднимаются Парамоновна с Нюркой, встают на колени, прикладываются к раке. Иеромонах читает молитву: – Угаси огневицу, укроти страсть и всякую немощь таящуюся, буди врач рабы твоея Анны, воздвигни ея от одра болезненна… Он накрывает Нюрку воздухом, крестит. Несут молодого парня с гноящимся лицом, с тяжелыми, неподвижными ногами, поднимают его по ступенькам. Старуха мать колотится головой об раку: – Помози, батюшка преподобный, надёжа наша! Парня переворачивают, подносят лицом к раке, он прикладывается. Варвара взбирается по ступенькам. Александр протягивает ей Палашку. – Звать как? – Палагией, отец… Варвара, в слезах, припадает к раке. В огромном переполненном соборе стоит туман от свечей и ладана, от человеческих испарений. Все пространство залито золотистым светом. Хор начинает “Херувимскую”, по толпе пробегает вздох. Варвара шепчет слова псалма, утирая слезы, – никогда еще ей не приходилось видеть такое столпотворение народа, таких важных попов, такую красивую службу. Выносят Святые Дары. Потир с вином несет древний белобородый архиерей. – Великого господина нашего государя императора Николая Александровича Всея России да помянет Господь во царствии своем… Сзади в толпе раздается судорожный крик. Варвара оборачивается. Нюрка, крестница Парамоновны, отбивается от мужиков, которые пытаются ее утихомирить. С перекошенным лицом она колотится в конвульсиях, кричит, лает. Рядом суетится Парамоновна. Все покрывает бас дьякона: – Возлюбим друг друга, да единомыслием исповемы… В тени под липами Варвара с дочкой сидят на траве. На платке разложена нехитрая снедь. Вокруг неторопливо движется толпа. – Господи, благодать-то какая! – вздыхает Варвара. – Сейчас кваску напьемся – и до дому, к тятьке. Кушай, ягодка, кушай на дорожку… У трапезной послушник в белом подряснике торгует квасом. |