Онлайн книга «Лопухи и лебеда»
Лицо его раскраснелось, размякло. Обвисли многочисленные складки. – Ну, уж ладно… – Он вдруг крякнул и отъехал от стола. Тщательно обтерев ладони о ковбойку, он взял гитару. – Колокола! – сказал он, просияв, и стал настраивать. Наконец он откашлялся. – Барышню твою одобряю, – важно сказал он. У Маши заблестели глаза. Старик засопел, приклонив ухо к грифу, выдержал паузу и тронул струны. Тело гитары отозвалось легким, негаснущим стоном. Он поплыл по комнате. Сплелся мимолетный узор и захлебнулся в резких аккордах. В скороговорке вариаций начал складываться смутный напев. Он с трудом нащупывал путь, пробиваясь через перезвон. Ритм все ускорялся. Все увереннее звучал глубокий басовый голос, томился, спрашивал с мукой, и не находил ответа, и терялся в струящемся лепете верхов. Бег узловатых пальцев завораживал. Мелодия рванулась из плена, набирая силу, раскаляясь от сдерживаемой страсти, и все смолкло. В тишине повторялся влажный цокающий шорох. Оцепенение схлынуло. – Что это? – оглянулась Маша. С непередаваемой ухмылкой старик кивнул на буфет: – Спит! Старуха в самом деле спала и во сне причмокивала. С порога Маша спросила: – Мне звонили? Васильков, дремавший перед погасшим телевизором, заворочался в кресле и не сразу сказал: – Звонил какой-то… Волосатый. – Ты по голосу слышишь? Не дождавшись ответа, она ушла к себе в комнату, включила магнитофон. Она растворила окно, вытрясла пепельницу в темноту, побросала тряпки с дивана на стул. И, забравшись на диван с ногами, уткнулась в учебник. Играла музыка, Маша читала. Васильков зашел и стал в дверях, засунув руки в карман халата, кисло глядя на Машу. Она сбавила громкость. – Хоть бы ты замуж вышла! – буркнул он. – Лучше ты сам женись. А я еще немного подожду. Вскоре она услышала, как он стучит в стену. Маша остановила пленку. – У меня глотка не луженая, я не могу двадцать раз орать, – долетел его недовольный голос. – Что случилось? – Танька тебе конспекты принесла. Маша отправилась за конспектами. – Может, тебе правда жениться? – сказала она. – Мне и так несладко. Она взяла тетрадки, на которые он показал, и задержалась у двери. Васильков, лежа в постели, решал кроссворд под ночником. – А вы с мамой хорошо жили? – Нормально… – Он удивленно посмотрел на нее. – А то я не помню! – сказала она с горькой улыбкой. – Что ты помнишь? – Все время ругались… Мама плакала часто. Я помню. – Жили не хуже других, – обидчиво возразил Васильков. – Поругались, помирились – без этого не бывает. Странное выражение покорности и тревоги, что-то собачье промелькнуло в его лице. – Маме все время казалось, что ее хотят обидеть, – мягко сказал он. – Кто? Ты? – Все. И я в том числе… – Он отложил журнал. – Как-то пришел ко мне сослуживец. Ты его знаешь, Кошелев из Госстроя. Он тогда еще совсем мальчишка был, в аспирантуре учился. Пришел по делу, часа два просидел. Мать нас обедом накормила. Только он за дверь – с ней истерика. “Этот хам, молокосос меня третировал, а ты ему слова не сказал! Чтоб ноги его не было в доме!..” Что ты будешь делать… Васильков протяжно вздохнул: – Маме было очень трудно жить… – Просто мама все принимала слишком близко к сердцу, – сказала Маша. Она пошла к себе, раскрыла конспект, запустила музыку. Опять в коридоре возник Васильков, запахиваясь в халат. – Музыка мешает? Он махнул рукой. – У нас ревизия третий день копается, – сказал он. – Трест ходуном ходит. – А ты на меня злишься, – заметила она. Он присел к ней на диван: – Когда экзамен? – Какой? Я уже два сдала. – Как твои дела? – Лучше всех, как всегда, – отвечала Маша. – Только повышенной стипендии не будет. Косясь по сторонам, Толик шагал вдоль цветочного ряда. Мужчина в потертом кителе торговал розами. – Почем? – Два рубля. – Штука? – Дешевле вон там семечки дают, – сказал хозяин. Толик крутанул пальцем у виска и понесся дальше. Он взял тюльпанов и два пиона, купил гвоздики, сирени, лиловой и белой. Он обошел весь ряд, вернулся к мужчине в кителе и насупился. – Иди лучше постригись, – посоветовал тот. – Тебя не спросили… Он вытащил кошелек и пересчитал деньги, бормоча под нос. Хозяин скучал. – Сколько тебе нужно? – не утерпел он. – Три? Десять? Толик посмотрел на него исподлобья и продолжал считать. – Давай сколько есть, – буркнул он наконец. В толпе он нес букет перед собой, заслоняя локтями, отпихивая тех, кто напирал. У ворот разгружали машину с луком, и очередь волновалась в ожидании, пока совершится прием товара. Золотистая шелуха плавала в воздухе. Выбравшись из толкучки, Толик увидел Серкова, который сидел на подножке грузовика и ухмылялся. – Огня нет? Толик подставил ему карман, где были спички. – Я к тебе заходил, – сказал Серков. – Мать не говорила? Взгляд его скользнул по цветам. – Потолковать бы. – Мне в одно место надо, – хмуро сказал Толик. – На кладбище, что ли? Толик вспыхнул: – Иди ты… – Грубишь. С тобой говорят как с человеком… – Серков холодно сощурился: – А не надо – катись. Толик смутился: – Об чем толковать? Серков сунулся в кабину, выдернул из зажигания ключи. Они вышли из ворот, направляясь к павильону. – Батя-то устроился? Толик неохотно пожал плечами. – Темнит? – засмеялся Серков. – Ходит где-то целый день. Говорит, обещали. Серков обошел павильон и постучал в заднюю дверь. – Механиком? – Ну. В четвертую колонну… |