Книга Любовница депутата (сборник), страница 41 – Сергей Бакшеев

Старшая дежурная по регистрации пятой секции Клавдия Михайловна заполнила ведомость, включила электрический чайник, задвинув его поглубже под стойку, и попыталась расслабиться, насколько это возможно, сидя на высоком неудобном табурете. Ей хотелось побыстрее отправить Хабаровский рейс, попить чаю с пирожными, которые принесла из буфета напарница Верочка, сдать смену и оказаться в своей уютной тихой квартирке. Время регистрации истекло, и сейчас пассажиры находились в комнате досмотра. Через пять минут автобус должен был отвезти их в аэропорт Домодедово к трапу самолета. Кассирша Люба, видя, что пассажиров больше нет, загородила окошко и занялась суммарным подсчетом. Лохматый студент, работавший в секции загрузчиком багажа, давно уже хотел расквитаться с этим рейсом и, не дожидаясь пересменки, улизнуть в общежитие. Он нетерпеливо ерзал на стуле у стенки, то и дело посматривая на заднюю дверь, не пришёл ли автобус.

Наконец, с внутреннего двора послышался приглушенный шум "Икаруса".

— Ну что, грузим? — бодро вскочил студент, обращаясь к Клавдии Михайловне.

Вошел водитель, Клавдия Михайловна записала его фамилию и, не отрываясь от бумаг, спросила:

— Досмотр все прошли?

— Одного пока нет.

Как у него с багажом?

— Сейчас посмотрю, — Верочка склонилась над ведомостью, ведя пальцем вдоль столбика фамилий, — Так, у него два места. Сорок седьмая и сорок восьмая бирки. Наверное, чемоданы. По весу — тяжёлые.

— Придется отложить.

— В такой груде разве найдёшь, — удрученный студент покосился на стенку из сумок и чемоданов, составленную около транспортёра.

— Грузи, Саша, грузи, — обернулась Клавдия Михайловна. — А его вещи отставь пока в сторону.

Но студента, по-видимому, эта перспектива не прельщала.

— Долго. Так бы позвал приятеля из четвертой секции, закинули бы по-быстрому, а то смотри каждую бирку. Может по радио объявим, шляется где-нибудь.

— В ресторане, небось, сидит, — вставил водитель. — Они все с этих Хабаровсков да Тюменей по ресторанам шастают. Денег много, вот и шастают,

Клавдия Михайловна позвонила в дикторскую и попросила еще раз объявить посадку на Хабаровский рейс. Объявление повторили дважды, но пассажир не подходил.

— Придется грузить, время не ждёт, — сказала Клавдия Михайловна, опытным взглядом всматриваясь зал. — Постойте, а это не он? По-моему, проходил такой у нас регистрацию.

В пяти метрах прямо перед ними застыли мужчина и женщина. Им было лет по тридцать, и стояли они на неудобном месте в проходе между колоннами. Вокруг суетились озабоченные пассажиры, сновали носильщики с гружёными тележками, то и дело раздавался голос диктора, хлопали двери, от телефонов-автоматов доносились возбуждённые голоса, из ресторана слышалась музыка — но всё это никак не отражалось на двух неподвижных фигурах. Мужчина бережно, будто согревая, сжимал перед собой ладони женщины, а та благодарно улыбалась. Они неотрывно смотрели друг другу в глаза, чуть подавшись вперед, и казалось, случись сейчас землетрясение, они бы его не заметили.

— Девочки, а ведь они влюблены, — с затаённой нежностью произнесла кассирша.

— Ха, тоже мне влюбленные! — усмехнулся студент. — Стоят, как воды в рот набрали и глазами хлопают.

— Рейс пора отправлять, — заявила Клавдия Михайловна. — Какая может быть любовь? Гражданин, граждани-ин, — призывно позвала она через стойку.

На ее слова обернулись многие, но те двое даже не шелохнулись. Их безмятежные вид, да еще в столь неподходящем месте, буквально резал глаза Клавдии Михайловне. Она вышла из-за стойки и на ходу раздраженно затараторила:

— Я сколько буду вас ждать! Вы что, хотите остаться? Рейс отправляется, а вас всё нет и нет. Поторапливайтесь!

Пассажир как в полусне обернулся, растянул губы в глупую, но вместе с тем обезоруживающую улыбку и сконфуженно спросил:

— Что?

Его чистые наивные глаза заранее просили извинение за еще не осознанную оплошность. Он всё так же бережно держал руки женщины, а та умоляюще смотрела на Клавдию Михайловну и смущенно улыбалась.

Клавдия Михайловна как-то разом обмякла, будто в ней расслабились сжатые ранее пружины. Ей показалось, что она прикоснулась к чему-то теплому и нежному, к чему-то такому, что никак не опишешь словами, после чего остается ощущение светлой грусти и капелька доброй зависти. Она очень ясно почувствовала обволакивающее прикосновение неведомой приятной силы, плавной волной охватывающей тело, и у нее закружилась голова. Все предметы и фигуры, помимо двух обращенных к ней лиц, слились в бесформенную массу. Она еще помнила, зачем пришла и хотела сказать что-то властное и резкое, но тут же устыдилась своей грубости и покраснела.

— Мы отправляем рейс, вам надо пройти на посадку, — тихо произнесла она.

— Хорошо. Я сейчас, минутку, — попросил мужчина, и Клавдия Михайловна отошла.

Из-за стойки она вновь взглянула на них, мужчина и женщина показались ей самыми обыкновенными пассажирами. Только их движения, преисполненные невыразимой нежностью, их глаза, как бы переговаривающиеся между собой, выделяли парочку от других. И Клавдия Михайловна поняла, то, к чему она сейчас прикоснулась, было счастьем, простым человеческим счастьем, способным своей силой влиять на окружающих, делать их чище и благороднее, если только душа у них не слепа и сердце не зачерствело.

Клавдия Михайловна велела грузить весь багаж, и студент стал бросать вещи на транспортёр.

Оставшись вдвоем, мужчина и женщина жадно обернулись друг к другу. Женщина, как тростинка под ветром, прогнулась, устремившись вверх, и вытянув по-лебединому шею, умоляюще смотрела в глаза мужчине. А тот, сжав ее плечи, отчаявшимся взглядом, будто оправдываясь, искал что-то в любимом лице. Женская фигура обмякла, ее руки, словно ветви, скользнули по груди мужчины, и она уткнулась щекой в его плечо.

Так они простояли несколько мгновений. Потом вновь, уже радостно трепещущим взглядом посмотрели друг на друга. Их глаза разгорались, грусть таяла и испарялась, и вскоре лишь легкая дымка печали окутывала яркие звездочки счастья. Они оставались на месте, но в то же время с бесконечной быстротой удалялись в неведомую и недоступную никому страну, страну созданную и взлелеянную их сердцами, в которой могут существовать лишь двое: он и она. Весь мир для них сомкнулся в бездонные осколки их глаз. Он видел ее глаза, она — его, в темных зияющих зрачках они видели свои отражения, у которых тоже были глаза и так до бесконечности, до той всепроникающей глубины, когда двое сливаются в единое целое и существуют друг в друге.

Верочка из-за регистрационной стойки с завистью наблюдала за влюбленными. Она смотрела на двух счастливых людей и думала о себе.

Ей сделалось обидно, что за свои двадцать два года никто никогда так не смотрел на нее, не сжимал ее плечи сильными мужскими руками, не гладил бережно ее ладони. Те редкие парни, с кем ей довелось общаться, предпочитали острить и нести чепуху, а если и притрагивались к ней, то грубо и цинично, от чего тело напрягалось, и хотелось вырваться. Однако обидные мысли, как легкий ветерок, только дохнули в её сознании, и на их место стремительно ворвался бурный ветер мечтании. Верочку подхватило и унесло в прекрасную страну девичьих грез.