Онлайн книга «Рыжий, хмурый и влюбленный»
|
С грохотом промчался он вниз, оскальзываясь на гладких костяных ступенях, выбил плечом замешкавшуюся дверь, вырвался во двор… И остолбенел. По отчаянно вопящему и размахивающему кистями ковру ползало стадо моли величиной с курицу и ее личинки с батон вареной колбасы. Сквозь прогрызенные дыры просвечивали кремовые купола черепов брусчатки. – Масдай!!!.. В три прыжка, на ходу выхватывая меч, Иванушка достиг поедаемого заживо друга, яростно взмахнул клинком, рассекая прожорливых насекомых так и эдак… и со стоном опустил руки. На моль его появление произвело не больше впечатления, чем на мостовую, на которой лежала обреченная жертва. Иван заскочил на ковер, упал на живот, уцепился за край и проорал: – Масдай, вверх и покрутись – может, они свалятся!.. После минуты высшего пилотажа с ковра свалились только двое: сам Иван и мешок с продуктами. Оставшийся без человеческого присутствия Масдай бессильно рухнул рядом, стряхнув на мгновение моль, потерявшую ориентацию в пространстве. У личинок таких проблем не возникло. – Иван, Иван, Иванушка, помоги мне, помоги, пожалуйста, спаси меня!.. Ты же всегда был хорошим мальчиком, ты не сорил, не ронял пирожки, не крошил печенье, не проливал чай!.. Ты умный, ты читаешь много, у тебя самая хитрая в мире жена, придумай же что-нибудь, умоляю тебя, придумай!!!.. С остервенением отчаяния набросился царевич с кулаками на отвратительных белых червей, но все его удары пролетали насквозь, словно это не они, а он сам был из своего собственного кошмара, где хотел и не мог помочь тому, кто спасал его собственную жизнь не один десяток раз… Кошмар. Кошмар!!! Не соображая толком, что делает, ибо времени с каждым промчавшимся мгновением у него и друзей становилось всё меньше и меньше, Иванушка кинулся к развязавшемуся при падении мешку и лихорадочно принялся вытряхивать его содержимое на площадь. Хлеб, мясо, масло, туес с молоком, кузовок с остатками яиц, картошка… Подхватив Масдая за кисти, он быстро подтащил его к месту последнего упокоения их припасов и принялся за дело. Первыми в ход пошли яйца: бренные останки двух десятков отборных диетических были вывалены на охнувшего от изумления и возмущения Масдая и спешно размазаны по всей поверхности. Потом настал черед масла: растаявший в горячем Хеле и подмерзший в холодном уродливый кусок на полтора килограмма был распределен по шатт-аль-шейхскому орнаменту не слишком равномерно, но добросовестно. Далее последовало молоко, сухари, грудинка, шаньги… Отчаянный вопль Масдая «Ива-а-а-а-а-ан!!!..» разорвал, казалось, пространство и время, воздух Хела заколебался, зарябил, дрогнул, и из вечной предзакатной тьмы на глазах у потерявшего уже надежду царевича материализовался его двойник – с бочонком подсолнечного масла и мешком соленой селедки в руках. Торжествующе ухмыляясь, доппельгангер отшвырнул в сторону продукты, выхватил меч, и со всей нерастраченной яростью и пылом невостребованного возмездия обрушился на личинок и мотыльков, увлеченно набивающих бездонные чрева мохером. Через полминуты с насекомой напастью было покончено. – Иван?.. Иванушка?.. Иван?.. Если бы мог, старый ковер бы прослезился. – Иван… Близнец лукоморца виновато улыбнулся, упал на колени, принялся было шапкой отчищать причиненный оригиналом ущерб, но мигнул в воздухе пару раз… и исчез. Иванушка в роли чьего бы то ни было кошмара – нелепость. Это понимал даже полусонный разум ковра. – Иван… Иван… Иван… Царевич запрыгнул на перемазанную спину друга и ткнул пальцем туда, откуда доносись слабеющие крики и вопли постепенно проигрываемого сражения. – Масдай, скорей, там наших бьют!.. – Наших бьют!!! Яростно взревев, ковер взвился ввысь, спикировал в окно второго этажа, разнеся вдребезги слюдяное стекло, сгреб сбившуюся и выбившуюся из сил кучку осажденных у стены, и под исступленные завывания оставшихся вдруг ни с чем чудовищ вылетел на волю. Визжа от бессильной злости, монстры повыскакивали в окна и двери, но достать мчавшийся в двадцати метрах над землей ковер на мог даже трехголовый черный великан на ходулях. Опешившие поначалу от такой развязки, жертвы кошмаров быстро поняли все преимущество нового положения. – Ага, съели!!!.. – Взяли!!!.. – Подавитесь нашим братом!!!.. – Зубы обломаете!!!.. – На тебе, на тебе, на, на, на!!!.. Заметив, что преследователи приотстали, отряд снизился и подхватил у развалин Хольмстадта заметившую их пару душ. – В какую сторону выход? – торопливо спросил Мьёлнир. – …туда… – …никуда не сворачивайте… – …там будет река… – …на другом берегу – Врата… – …на них – табличка… – Знаю, знаю, – сконфуженно перебил бог, опустил обитателей Нифльхайма на землю, и под разъяренное подвывание настигнувшей их было дикой охоты Масдай весело взвился в воздух и понесся в указанном направлении. Как богаты, разнообразны, сочны и изобретательны, оказывается, становятся лукоморский и отряжский языки, если перед этим их носителей попытаться разорвать на клочки… Три часа – и ни единого повторения! На берегу реки Забвения, или реки Склероза, как упрямо называл ее Адалет, чудища замялись. По инерции, в горячке преследования, несколько самых увлеченных или самых безмозглых уродцев забежали в воду, но, проскакав несколько метров, остановились и тупо заморгали, силясь найти уже не своих жертв, но ответы на экзистенциальные вопросы: «кто я?» «зачем я?» и «кто во всем этом виноват?». Остальная стая сгрудилась у края воды – то ли из врожденной водобоязни, то ли охлажденные печальным примером собратьев, пришедших к финишу первыми. Огнедышащий волк со скорпионьим хвостом, полукилометровая змея толщиной в колодезный сруб, чешуйчатые и клыкастые олени с когтями как у дракона, плюющиеся ядовитой оранжевой слизью свинотараканы, хмурые зомби, сквозь зеленую плоть которых просвечивали желтоватые кости – все рычали, мычали, выли и голосили на разные лады, но сунуться дальше не решались. Впереди мелькнул слабый – но настоящий, дневной свет – и зачернел противоположный берег: река кончилась. – Счастливо оставаться!.. Приятного аппетита!.. – повернулся и помахал своим преследователям Адалет. Олаф показал язык. Мьёлнир сделал непечатный жест. Серафима, судя по ее шкодной физиономии, тоже хотела изобразить что-то не менее остроумное, но вдруг когтистый кротозаяц – последний из выступившей на ее преследование стаи – подпрыгнул, выбросил из спины крылья как у летучей мыши, и стрелой взмыл вдогонку. |