Онлайн книга «Весёлый лес»
|
На озвучивание вывода его премудрие времени терять не стал. На горе поет петух, Под горою лошади! Милка, косо не гляди — Давай гулять по площади!.. Если бы Грета могла петь на октаву ниже, это прозвучало бы именно так, но, в отличие от крестьянки, волшебник знал поражающую силу своего вокала и теперь пользовался этим беззастенчиво. На войне как на войне. Принцесса и ее тетушка, не сообразив сразу, что происходит, вздрогнули и жалостно застонали, подобно душам, поджариваемым на плутониевых сковородках. Шевалье же уловил замысел мага моментально. «Нам пеняют за деяния фривольные, Называют нас «ворами» и «дубьём»… А мы сами тоже люди подневольные: Мы походной жизни тяготы несем!..» [30] – заорал он во всю рыцарскую глотку любимые военные куплеты деда. Жаборонок позеленел, забыв, что он не хамелеон. Лесоруб при виде дрогнувшего чудовища встрепенулся, крякнул, разинул рот и загорланил игривую кабацкую песню так, что над лесом поднялась и закуролесилась, сталкиваясь и рассыпаясь перьями, стая испуганных ворон: Одну простую сагу, А может быть балладу, А может даже притчу Желаю я пропеть! Её я вспомню сразу А может и не сразу, А может быть припомню На четверть иль на треть!.. Чудовище покачнулось, и обнадеженные люди азартно усилили натиск: «…Оторвался лист зеленый Над сараем полетел. Парень девке в сени лазил — Познакомиться хотел!..» – вопил чародей. «А походы – развлечение ведь то ещё… На коне в жару скакать такая жесть: Отобьёшь себе дворянское достоинство, Родословная пылает – аж не сесть!..» – вторил ему де Шене. «Одной простой служанке, А может быть дворянке, А может быть купчихе Нежданно повезло: Послал король ей мужа — Богатого виконта, А в нём на центнер жира И мозгу на кило!..» – соловьем-разбойником заливался сипло лесоруб, не сводя горящего взора с нервно передергивающего крыльями жаборонка. Наконец-то идею поняли и женщины. «Ночною мглой укрылся сад, И звезды с неба не глядят, И, словно бы утомлена, Свой лик укрыла тьмой луна. Один лишь рыцарь молодой В ту ночь не смог найти покой: Отважен, нежен и влюблён По саду тихо ходит он!..» [31] – слаженный королевский дуэт окрасил и притушил разухабистую какофонию. Жаборонок неожиданно ожил, глаза его умильно сверкнули, и сладкая, опутывающая не хуже паутины мелодия полилась из широкой пасти с новой силой. – Цыц вы!!! – страшным голосом гаркнул на дам Агафон и, не останавливаясь ни на секунду, чтобы объясниться или извиниться, взревел не своим голосом: На яру растет калина, На калине – колбаса! Милка вечером не вышла — В ногу цапнула оса!.. Но королевские родственницы и так уже поняли свою промашку и сконфуженно замолкли, давая полную силу и волю сводному мужскому хору. И тот старался. …Но по жизни так внезапно всё меняется, Ведь геральдика намешана хитро — На главе моей корона засияется, А не это шлемовидное ведро!.. …В альков она взлетела, А может не взлетела, А может быть к подругам Стрелою понеслась, И всем им рассказала, А может быть поведала, Что чудная помолвка Волшебно задалась!.. «…Но появился рыцарь бедный На тощем чахлом жеребце. Собою сумрачный и бледный, Следы порока на лице…» [32] – Грета решила, что негоже такой замечательной спевке проходить без участия примы и поддержала хор очередной любимой песней. То ли тембр ее голоса был уникальным, то ли отсутствие слуха, голоса и вкуса носило особо неповторимое сочетание, то ли даже у монстров имеется предел выносливости, но выступление дочери бондаря оказалось решающим. Из пасти жаборонока вместо околдовывающего пения вырвался тонкий жалостный вой, огромные крылья хлопнули, окатывая вокалистов стеной брызг грязи, болотной воды и лягушачьего потомства, заливая им лица… А когда грязные руки людей прочистили глаза, то от посланца бугней не осталось иного следа, кроме содранной гнилой коры на коряжине. Несколько секунд спустя, подхватив меч и Грету, отряд рванулся бежать, маневрируя по частому худосочному подлеску. Крестьянка, вцепившись в руку Люсьена и резво перебирая ногами, всё же вид имела более чем слегка озадаченный, и время от времени недоуменно мотала головой, словно норовя вытряхнуть через уши что-то ненужное, но привязчивое. Похоже было, что отважные осинки и буки, некогда выступившие на завоевание трясины по поручению своего родителя-леса, медленно, но верно проигрывали эту битву. Тут и там валялись, погрузившись наполовину в топкую почву, подгнившие у корней или задушенные болотным вьюнком стволики, образуя между мелкими, но неожиданными бочагами барьеры и завалы. Объеденные неизвестным любителем молодой древесины, торчали среди них сторожевым частоколом огрызки высотой не более полуметра. То и дело попадались изогнутые дугами деревца, притянутые за кроны и превращенные в ловушки для всего, что мельче волка, трясинными паукрабами… Но что команде, тренированной на преодоление метровых стен из валежника и ям от вывороченных с корнями столетних лесных великанов, несколько луж и жалких корявых палок! И люди неслись по пружинящей прихлюпывающей земле подобно скаковым лошадям на конкурном поле, не теряя времени на то, чтобы оглянуться. Тем более что в этом не было особого смысла: дикий ор и гиканье настигающих преследователей недвусмысленно информировал об их местонахождении, скорости и неспешно, но непреклонно сокращающемся расстоянии. И люди бежали, падая и вставая, поднимая друг друга, задыхаясь, загибаясь от боли в боках и груди, не видя перед глазами ничего, кроме отрывочно вспыхивающих серым оловянным светом картин бесконечной трясины и леса. Но ближе, живее и реальнее всего происходившего с ними были выкрики нагоняющих бугней. «Да кончится ли это проклятое болото когда-нибудь, или сам Гавар водит их кругами, ухихикиваясь до колотья в печеночках?…» |