Книга Риджийский гамбит. Дифференцировать тьму, страница 91 – Евгения Сафонова

— Ты можешь обманывать себя, но я — нет. Я всегда знаю, что чувствую.

— Но я же… я такая… ты не можешь меня…

— Могу. И уважать тебя, и восхищаться тобой, и злиться, ведь ты себя совершенно не ценишь — тоже. Как бы тебе и мне ни хотелось иного. — Лод резким движением опустил руки и отвернулся. — А сейчас, когда ты чуть не погибла — по моей вине, ведь я так глупо не досмотрел… странно, но я совсем не за себя волновался.

Я щеками чувствовала холод, сменивший его тепло. А ещё смотрела на русый узел, в который Лод завязывал волосы — он сидел спиной ко мне, так, что я больше не видела его лица, — и не знала, чего мне хочется больше: смеяться или плакать. Смеяться в сияющей счастьем надежде, что он, он — правда меня полюбил, такой, какая я есть, или плакать — ведь из этого не могло выйти ничего хорошего. Я ещё не знала, почему, не хотела думать о том, почему… но знала это совершенно точно. Ведь жизнь не сказка и не книжка, и в ней счастливых концов не бывает.

По крайней мере, не для меня.

Однако я не засмеялась и не заплакала. И мы долго сидели на его постели, в свете одинокого фонарика. Неподвижно и тихо, в каком-то полуметре друг от друга.

И молчали.

— А будущего у этого пути нет, — проговорил Лод потом, по-прежнему не глядя на меня. — Ты ведь не хочешь провести здесь всю жизнь. Ни у дроу, ни в этом мире. А я не могу оставить… её. Не могу унизить себя тем, что лгу ей, и не могу унизить её тем, что она вынуждена с кем-то меня делить.

Ну да, вот и они. Причины, которых я ждала.

Из-за которых у меня и у него никогда не будет «нас».

— Да. Не хочу, — голос сам собой сорвался в шёпот. — И ты… знаю, что не можешь. Ты слишком любишь её для этого.

От осознания правдивости этих слов было невыносимо больно, но я знала: всё правильно. Всё так, как и должно быть. Ведь я это понимала, понимала с самого начала. Понимала и принимала. Что для меня этот мир — чужой и враждебный, и я должна вернуться домой, а с Лодом была и останется Морти. Она, и только она.

Не говоря уже о том, что вряд ли фаворит принцессы может так просто разорвать отношения, не теряя положения при дворе, не подставляя себя под удар, не вызывая гнева…

— Наверное, я должен отослать тебя подальше. И видеть как можно реже. Но я и этого не могу. Не ради меня — ради тебя. Ведь я единственный, кто у тебя остался, а тебе очень нужен кто-то, за кого можно держаться, чтобы не упасть в пустоту. — Лод обернулся, наконец посмотрев на меня. — Тебе будет легче, если мы… оставим всё по-прежнему?

Даже сейчас он казался спокойным. А вот я не хотела бы увидеть себя в зеркале. Страшно представить, что написано на моём лице, — пусть даже внутри разливалась та же сосущая пустота, с которой я познакомилась вчера.

Жаль, что Лод не мог читать Экзюпери. Ему бы понравилось. Ведь он явно разделял его взгляды.

По крайней мере, на глубокую истинность фразы «ты всегда будешь в ответе за того, кого приручил».

— Совсем всё? — остро понимая правоту его слов, усилием воли выправив беспомощный шёпот в полуголос, спросила я. — И постель у камина? И партии в скаук?

— Совсем всё.

— А что подумает принцесса?

— Ничего плохого. Морти никогда не сомневается в тех, кого любит.

Ещё одна положительная черта, отличающая её от меня.

— Ответь мне, — тихо попросил Лод. — Только честно. Если ты не захочешь…

— Да. Мне будет легче. — Я падала в прозрачную бездну его глаз. — Но как только закончится вся эта история с войной, я уйду. Не важно куда. И найду ещё кого-то, за кого смогу держаться. А ты забудешь меня.

— Нет. Не забуду.

— Хорошо. Не забудешь. Только выбирать больше не придётся. Это легко — выбирать между живой девушкой и воспоминанием.

Какое-то время мы просто смотрели друг на друга. Странная, неловкая, нежизненная ситуация. Обычно люди просто втихую изменяют своим пассиям — и врут второй о том, что скоро бросят первую. Или бросают первую и уходят ко второй. Или не изменяют, но тихо задавливают непрошеную любовь в себе, или вычёркивают вторую из жизни…

Наверное, только мы могли в это угодить. Как и найти подобный выход. Ведь у нас всё не как у нормальных людей.

Даже признание — в котором не нашлось место ни поцелую, ни трём заветным словам.

— Значит, сделка? — спросила я, протягивая ему ладонь.

Он невесело улыбнулся и взял мои пальцы в свои.

— Сделка.

Третья сделка. Третье рукопожатие. И это вышло, пожалуй, куда дольше и крепче, чем предыдущие.

Потом мы одновременно разжали руки, и Лод стремительно встал.

— Выпей. — В его руке возникла склянка тёмного стекла. Он снова говорил на русском. — Ещё одно лекарство. Усыпляет, но тебе всё равно нужно силы восстановить. А утром будем разбираться, кто это сделал.

Будто ничего не случилось. Будто только что мы не говорили совершенно о другом.

Может, и правда не говорили?..

— Меня кто-то поцарапал, когда мы проходили мимо тех дроу. По пути на тренировку. Они меня и отравили? Кто-то из них?

Мне хотелось подумать об этом. Об этом думать было куда легче, чем о странном разговоре, в реальность которого я до сих пор не могла поверить.

— Куда тебя ранили? — Лод сощурился.

— Сюда. — Я коснулась рукой затылка, не чувствуя пореза, но зная, что он где-то под волосами. — Не ранили, так, скорее царапина…

— А я-то думал, как яд попал к тебе в кровь. — Он кивнул своим мыслям. — Повернись.

Я послушалась, и пальцы его легли на мои волосы. Потом серебристое сияние очертило на стене мою тень, и я кожей ощутила, как стягивается ранка, едва не ставшая для меня смертельной.

…ты видел царапину на её руке, ничтожную царапину, нанесённую исподтишка…

Слова Дэнимона, которые он когда-то выкрикнул о своей матери, всплыли в памяти сами собой.

— Вот теперь всё. — Когда колдовской свет погас, Лод убрал ладонь.

— Это же сделал тот, о ком я думаю? — Я снова обернулась к нему. — Но как мы узнаем? Я не видела лица, а доказать…

— Узнаем и докажем. Но позже. А сейчас — пей до дна.

Я покорно вытащила деревянную пробку. Несколькими глотками осушила склянку. Лекарство было кислым, как аскорбинка, и с прохладным мятным привкусом. Тогда Лод вернулся в кресло, под свет фонарика, так и висевшего над спинкой, и снова взял в руки книгу.

— Спи. — Он больше не улыбался. — Если что, я рядом.

Я стянула с носа очки, сползла головой на подушку и, отвернувшись, закрыла глаза.

Я не знала, лучше или хуже мне стало после этого разговора. Лучше — потому что есть хоть в одном из миров человек, которому подхожу я и который подходит мне. Хуже — потому что жизнь в очередной раз подтвердила: мне должно просто безумно повезти в картах, деньгах и смерти.