Онлайн книга «Сильные. Книга 1. Пленник железной горы»
|
Ну конечно, он не был занят. Когда Закон-Владыка бывал занят, это слышал весь дом. Я спрашивал так, для приличия. Отец пошевелился, плотнее укутал ноги дохой из темного, почти черного соболя. Доху подарила ему мама на день рождения. Отец всегда мерз, даже в лютую, по моему мнению, жару. Мерз он странно: снизу. Носил ровдужные [8] штаны на подкладке, набрюшник из седого бобра, кожаные ноговицы, поверх – суконные чулки, и все равно при первой же возможности мой любимый папа устраивал ногам парную. Торс и плечи у отца были равнодушны к морозу и сырости. А шапку он снимал и клал рядом. Когда-то я пошутил на этот счет – не помню, как именно, но неудачно – получил от мамы такую таску, какой сроду не огребал, и завязал с шутками в папин адрес. Протянув руку, отец взял чорон – его личный резной кубок для кумыса – не торопясь сделал пару глотков, вернул чорон на столик и благодушно ответил: – Рад тебя видеть, Юрюн. Меня он не видел, продолжая созерцать горы. Но я привык. Благодушие отца, его расслабленность, его лавка со спинкой в виде – да-да, вы поняли! – горного хребта, его чорон, его бурдюк с кумысом, который мама время от времени меняла на полный, его одежда – об ином отце я и не мечтал. Поведение, которое иные сочли бы равнодушием – меня все устраивало. Сейчас, много лет спустя, я задумываюсь: почему? Как же так? Ведь была тысяча поводов обидеться насмерть. И отвечаю сам себе: любовь. Я любил отца такого, какой он есть, вот и вся разгадка. – К тебе можно? – Можно. Я примостился на крохотной лавчонке, стоявшей невесть зачем под боком у отца. Долил из бурдюка в чорон – отцу нравилось, когда за ним ухаживают. Полюбовался пенной шапкой, вдохнул резкий запах кумыса. Нести новый бурдюк было рано. – Я скоро поеду в Кузню. Да, папа? – Скоро, – согласился отец. – С Мюльдюном? – С Мюльдюном. – А скоро – это когда? – Когда Мюльдюн соберется. – А когда он соберется? – Когда сочтет нужным. – А когда он сочтет нужным? – Когда соберется. В речи отца не было и тени раздражения. Голос его, теплый и бархатистый, обволакивал меня, как одеяло. Хотелось спать. Я чуть-чуть разозлился на самого себя, и сон отбежал прочь. – Может, завтра? Да, папа? – Может, завтра. – А может, послезавтра? – Может, и так. – А ты можешь призвать его в улус? – Могу. – А ты можешь велеть ему ехать завтра? – Могу, но не стану этого делать. – Почему? – Потому что вы поедете, когда Мюльдюн соберется. Разговор зашел в тупик. Обычное дело, если вы разговариваете с моим отцом. Ладно, зайдем с другого бока. Тем паче, другой бок интересовал меня гораздо больше сроков отъезда. Я просто бесился из-за него. Руки тряслись, честное слово. – А мне в Кузне будут доспех подбирать? – Не будут. – Почему? Все говорят, что будут! Я едва не расплакался. Сиэр-тойон не врал никому и никогда, а уж родному сыну и подавно… – Не будут, а будет, – отец погрузил усы в кумысную пену. – Будет подбирать. Доспех тебе будет подбирать Кытай Бахсы, хозяин Кузни. В этом деле ему нет помощников. – И оружие? – И оружие. Думаете, я успокоился? Я только подошел к главному. – А это больно? – Может, и больно. – А может, и не больно? – Может, и не больно. – Так больно или не больно?! – Как получится. Думаю, теперь вы отлично знакомы с моим папой. – Кустур сказал, что меня в шлем колотушкой забьют. – Не забьют. – Точно? Это хорошо. – Ты сам подумай, – отец устроился поудобнее, хотя казалось, что удобней некуда. – Ты вон какой большой. Как тебя целиком в шлем забить? Ты же не гвоздь? Правильно говорить так: шлем колотушкой насадят на мою голову. Запомнил? Насадят на голову, а не забьют. Хоть бы улыбнулся, что ли? Я бы тогда знал, что он шутит. – Ну, насадят. А потом велят: «Да расширится твоя голова!» – С какой целью? – заинтересовался отец. – Если шлем лопнет, станут новый подбирать. В смысле, станет. Совсем я запутался с этим кузнецом. – А если не лопнет? – Значит, подобрали. Ищем дальше: кольчуга, панцирь-куях… – И всякий раз колотушкой? В кольчугу, в панцирь? – Ну да! – Так говорит Кустур? – Ну да! – Значит, так и будет. Кустур знает, что говорит. – А ты что скажешь, папа? – Ничего. Я никогда не был в Кузне. Никогда не подбирал себе доспеха. Откуда мне знать? – И Мюльдюн тебе не рассказывал? Он-то в Кузне бывал! – Нет, не рассказывал. Зачем? Действительно, зачем? Мюльдюн не из говорливых. Вот по шее надавать, это он запросто. – Папа, ты… И тут он вскочил. Сто раз видел, как он вскакивает, забыв обо мне, маме, кумысе, горах, мирах – обо всем на свете. Доха в одну сторону – кэр-буу! Лавка в другую – уо-уо! Столик с кубком – алатан-улатан! «Ох! – жаловалась мама в таких случаях. – Отлетели, оторвались девять журавлиных голов!» Кумыс разлился, потек по струганым доскам. Бурдюк – бряк мне на коленки! Затычка выпала, я изгваздался по самые уши. – Что?! – заорал мой папа дурным голосом. – Глупости! Чушь собачья! Изобличение вора бывает трех видов… Это он не мне. Трудно привыкнуть к папиным внезапностям, а дальше ничего, полегче. Главное, сидеть тихо, помалкивать. Когда Сиэр-тойон откликается на чьи-то взывания, ему не до вас. Он учит, наставляет, решает споры. А что вы думали? Закон-Владыка, понимать надо! – …с чужого слова по приметам украденного, своими силами по следам угона – и через много лет без явных доказательств, по доносительству соседа. В первом случае изобличенный вор покрывает убытки владельцу, во втором – подлежит публичному наказанию… Кулаком по перилам – хрясь! – …в третьем – признается вором без покрытия убытков и наказания. Доносителя же… Молчать! Не перебивать! Доносителя порицать не велено, и нареканий ему делать не положено. Что значит «почему»? Ибо есть в таких доносителях великая польза общественная… Великая общественная! Усвоили? |