Книга Отец мой шахтер (сборник), страница 113 – Валерий Залотуха

– Тих-ха! – кричал Шведов и колотил кулаком по столу, но безрезультатно – шум стоял ужасный.

И вдруг стало тихо. Из середины зала поднялся и направился к сцене, прихрамывая и покашливая, маленький щуплый человек в застегнутой под горло шинели. На груди его в красной окантовке горели два ордена Боевого Красного Знамени. Это был командир корпуса Лапиньш. По лицу его катился пот, и одновременно его бил озноб. Он остановился и, дождавшись, когда все затаили дыхание, заговорил тихим скрипучим голосом:

– Это не есть револютионный сут. Это есть палакан. Я смотрю на этот конвоир и тумаю: потему у него на сапоках грязь, а у потсутимого – сапоки, как у белоко офитера на палу?

– Да чего тут думать, Казис Янович, все видели, как он его сюда на закорках тащил! – подсказал кто-то.

– Это не есть револютионный сут. Тистиплина катастрофитески патает. Пьянка, траки, маротерство…

– Так сидим же без дела, Казис Янович, скучно!

– Скорей бы на Варшаву!

– Скутьно? – возвысил голос комкор. – Сейтяс стелаю весело. Тля сокранения тистиплины в корпусе претлакаю комантира эскатрона Новикова – расстрелять.

– Ох! – испуганно выдохнула Наталья.

Лапиньш первым поднял руку и повернулся к сидящим напротив красноармейцам. Он смотрел на одного, другого, третьего, и никто не выдерживал взгляда его маленьких прозрачных глаз – все поочередно поднимали руки. Их становилось все больше и больше. Было тихо и страшно. И вдруг кто-то засмеялся. Смех был сдавленный, но веселый. Лапиньш заметался взглядом по залу. А смех становился громче и свободнее.

Смеялся Новиков. Не смеялся уже, хохотал.

– Ты що, Иван? – растерянно спросил его Ведмеденко и улыбнулся.

– Смешно дураку… – прокомментировал кто-то раздраженно.

Но смех штука заразная. Загыгыкал Ведмеденко, закатился Колобков, засмеялись те, кто был за Новикова, а потом и те, кто был против. Глаза Лапиньша стали белыми, рука судорожно ковыряла кобуру.

– Есть еще одно предложение! – вскакивая, звонко выкрикнул комиссар Брускин. – Товарищ Новиков – злостный нарушитель дисциплины, и наказание, которое предлагает Казис Янович, сегодня соответствует тяжести содеянного. И если мы сейчас вынесем этот приговор, то это будет справедливый приговор, потому что наш суд сегодня – самый справедливый суд в мире. У нас заседают не какие-нибудь двенадцать паршивых присяжных, а десятижды двенадцать, присягнувших собственной кровью! Но не сегодня-завтра мировая революция огненным смерчем пронесется по всей планете и принесет с собой новый суд, в котором будут новые миллионы присяжных! И как бы тут не совершить нам ошибку, товарищи… Вдруг наш приговор окажется недостаточно справедлив, и тогда нас самих надо будет судить по всей строгости нового закона! Поэтому я предлагаю принять предложение товарища Лапиньша, но применить его условно, отложив дело товарища Новикова до рассмотрения его в Мировом Революционном Трибунале!

– Правильно!

– Молодец, товарищ комиссар!

– Да здравствует товарищ Брускин!

– Да здравствует мировая революция!

Предложение понравилось всем. Во-первых, потому, что смерти Новикова здесь все же никто не желал, а во-вторых, потому, что это решение еще на шаг приближало к мировой революции.

– Товарищ Лапиньш! – закричал, вбегая в мечеть, телеграфист, путаясь в телеграфной ленте. – Товарищ Лапиньш! Телеграмма от товарища Ленина!

…Индийское солнце плавно погружалось в Индийский океан. Оставляя следы на песке, шли вдоль берега членкор Ямин и Шурка Муромцев.

– Понимаете, Олег Януариевич, – говорил, задыхаясь от волнения, Шурка, – я соглашался с вами в том, что найденные мною кавалерийские шпоры и стремена остались от англичан, что пуговицы от красноармейских гимнастерок – это наша послевоенная помощь дружественному индийскому народу, но… после этой находки… Они здесь были, понимаете, были!

– Нет, их здесь не было! – убежденно и твердо сказал Ямин.

– Почему?

– Потому что их не могло здесь быть!

Шурка торопливо вытащил из кармана находку, постучал пальцем по ордену.

– А это? Что это такое, Олег Януариевич?

Ямин остановился.

– Мы ведем раскопки эпохи Великих Моголов. Столько потрясающих находок! Один шлем Бабура чего стоит. Это же будет сенсация в научном мире! И только вы, Шура, один вы находите нечто подобное. Могу я вас спросить – почему?

Шурка задумчиво посмотрел вдаль. Индиец в набедренной повязке вытащил на берег лодку со спущенным парусом и, отдыхая, держась за поясницу, смотрел на них. У его ног крутилась большая черная собака.

– Не знаю, – тихо сказал Шурка и перевел взгляд на Ямина. – Может быть, потому, что я ищу?

– А вы не ищите, понимаете, не ищите! Я запрещаю вам искать! – закричал вдруг Ямин.

Шурка потрясенно смотрел на него. Ямин виновато улыбнулся.

– Извините, Шура… Извините и послушайте… Вы мой любимый ученик. Уверяю – вас ждет блестящее будущее! Если только вы забудете про все это раз и навсегда!

Шурка посмотрел на злосчастную находку в своей руке, потом на Ямина.

– Но как я могу забыть?.. Она ведь есть…

С мальчишеским проворством Ямин вдруг выхватил эфес и с силой швырнул его в океан. Улыбнулся, глядя на потрясенного Шурку, развел руками и сказал с облегчением:

– А теперь нет.

– Что… вы… наделали?.. – пятясь к воде, зашептал Шурка.

Ямин повернулся и быстро пошел к лагерю, по-детски подскакивая при каждом шаге от радости, остановился и сообщил, улыбаясь:

– И на всякий случай я отстраняю вас от раскопок.

Москва. Кремль.

4 февраля 1920 года

За длинным дубовым, с зеленым суконным верхом столом сидели Шведов, Лапиньш и Брускин. Обычно розовые щеки комиссара сейчас горели от волнения кумачом. На лбу Лапиньша выступила испарина. Шведов то клал ладони на стол, то прятал их на колени.

Напротив сидели слева направо: Троцкий, Ленин и Сталин. Подавшись вперед, в полном тревоги молчании вожди пристально взирали на простых солдат революции. Ленин вдруг поморщился и тронул правой рукой свое левое плечо. Сталин и Троцкий взглянули на Ильича встревоженно.

– Болит, Владимир Ильич? – глухим от волнения басом спросил Шведов.

– Ничего-ничего, – успокоил Ленин и в свою очередь с озабоченностью во взгляде посмотрел на Лапиньша. – А вот как здоровье комкора?

– Не песпокойтесь, Влатимир Ильить. – Лапиньш улыбнулся, обнажив мелкие желтые зубы. – Путет револютия – путу и я.

– Вы совершенно правы, товарищ Лапиньш! – взволнованно подхватил эту мысль Ленин. – Если ради чего и стоит жить, то только ради революции! – Он стремительно поднялся и, сунув большие пальцы в вырезы жилета под мышками, заходил взад-вперед вдоль стола. – Начинайте вы, Лев Давыдович!