Онлайн книга «Отец мой шахтер (сборник)»
|
– Ну, где кассирша, сколько ждать можно! – возмутился Виктор Васильевич, и тогда в широком раздаточном окне появился худенький подросток в грязном переднике и белом колпаке. – Давайте я вас так обслужу, – сказал он тем самым тонким простуженным голосом, который требовал закрыть дверь. – А то она не скоро еще придет. Поваренок крутился у большой газовой плиты, а Виктор Васильевич смотрел то на него, то на сына, который, хоть и сутулился сейчас, смущался, был все равно красивым и сильным. Удалось уместить все на одном подносе, и теперь он медленно шел между столами, осторожно и бережно держа перед собой еду. Борщ парил. Виктор Васильевич смотрел на сына и улыбался. Тот улыбнулся в ответ и еще больше смутился. Виктор Васильевич поставил тарелки и, прежде чем отнести поднос, подбодрил: – Ты ешь, ешь давай… Поджарки нет, правда, но это ничего… Котлеты тоже штука хорошая. Виктор Васильевич крепко посолил и поперчил борщ, глянул торопливо на сына и стал с шумом, обжигаясь, отправлять в рот ложку за ложкой. – Я и вчера ничего не ел, некогда было, – объяснил, словно оправдываясь, он. – А вы куда в командировку приехали, на комбинат? – спросил паренек негромко. Было заметно, что и он голоден, но старался есть медленно, на вид почти без охоты. – Да нет, не на комбинат, – быстро ответил Виктор Васильевич. – В одну организацию тут у вас… по монтажу… – А откуда, из Москвы? – Нет, – улыбнулся Виктор Васильевич. – Я издалека. Из Самотлора, слышал про такой? Тот кивнул, хотя и не очень уверенно. – Ну вот, – продолжал Виктор Васильевич. – Я там на буровых работаю… Вахтовым дежурным… Вроде аварийщиков. А ты в ПТУ? – Угу… – А в каком? – В тридцать третьем. – Специальность какая? – Электромеханик. – Ну что ж, это дело хорошее. Только ты не останавливайся. ПТУ в наше время мало. Даже техникума мало. Учиться надо обязательно. – Да, после армии, может… – Правильно, правильно, – одобрил Виктор Васильевич. – Только, если решил, надо своего добиваться. Не сворачивать. – Он перестал есть, почувствовав, что кто-то смотрит на него сзади, и медленно обернулся. У стенки, в углу, сидел худощавый мужчина с тонкими правильными чертами лица. Он был одет в отличное демисезонное пальто, застегнутое под самое горло. На голове его была высокая твердая шапка из ворсистого меха нутрии. Он внимательно и пристально смотрел на Виктора Васильевича. Виктор Васильевич повернулся к сыну и продолжил, но уже не так уверенно и деловито: – Да… вахтовым дежурным… Вышка – сорок метров. Мороз – тоже сорок. А ветер – посильней сегодняшнего. Держишься за брус и… проволоку рубишь… зубами… – Зачем? – не понял сын. – Да нет, – улыбнулся Виктор Васильевич, – это так там говорят… Зубы сжимаешь – страшновато… – У нас по-другому говорят, – чуть смутившись, сказал с улыбкой сын. – Там тоже по-другому… – усмехнулся Виктор Васильевич. – Да ты ешь, Виталь, ешь, остывает… – Он запнулся, поняв, что проговорился. Сын поднял на него удивленные глаза. – У меня сына так звали, – торопливо объяснил, глядя в тарелку, Виктор Васильевич. – По привычке… Сын взял вилку и принялся за котлеты и успевшее уже остыть картофельное пюре. Виктор Васильевич обернулся и вновь увидел бесцветные глаза того человека. – А как… он… погиб? – тихо спросил Виталий. – Кто? – не понял Виктор Васильевич. – Ну… ваш сын… – Сын… – Виктор Васильевич задумался, постукивая вилкой по тарелке, посмотрел па Виталия и, увидев, что тот ждет, заговорил, пряча глаза и спотыкаясь на каждом слове. – Из школы шел… смотрит – дом горит… А он знал, что там дети. Люди стояли, не знали. А пожарные еще не приехали… Все стоят… Ну, он – в дом, залез!.. А там дети… Трое или четверо, не помню сейчас… Он всех спас, а сам выйти не успел… Про него в газете писали… – Виктор Васильевич замолчал, глядя в тарелку, стал есть, с трудом, давясь, как-то вдруг потемнев лицом. Виталий помолчал немного, но задал еще вопрос: – А вы вдвоем жили? – Ну, – кивнул Виктор Васильевич. – А где ж… – Виталий замялся, – ну… жена ваша? – Ушла, – быстро ответил Виктор Васильевич и закашлялся вдруг. Кашлял он долго и тяжело, всем нутром, то держась за грудь, то вытирая ладонью мгновенно вспотевший лоб и выбитые слезы. И долго успокаивался, приходил в себя, глотая остывший чай. Виталий испугался даже и хотел, кажется, стукнуть Виктора Васильевича по спине, помочь, но не решился. – Ну что, поел? – спросил Виктор Васильевич, не глядя на Виталия, и поднялся. – Ага, – быстро ответил тот и первым пошел к выходу. Уже в открытой двери, когда пар стал вываливаться наружу белыми клубами, кто-то взял Виктора Васильевича сзади за локоть. Перед ним стоял тот самый человек в нутриевой шапке. Он смотрел снизу, потому что был мал ростом, тянул вверх, морща лоб, белесые брови и, растягивая в приветливой улыбке тонкие губы, спросил: – Я извиняюсь… Ваша фамилия – не Лосев? Витька Лось, правильно? Виктор Васильевич высвободил локоть из маленькой цепкой руки этого человека, замотал отрицательно головой, но тот будто не видел. – Я Жорик Филатов, помнишь? Жорик… На одной парте в шестой школе сидели… Лось – правильно?.. Виталий стоял рядом и смотрел на них удивленно. – Да нет, – растерянно улыбнулся Виктор Васильевич, – ошиблись вы… Меня по-другому зовут… – Как же… не может быть… – не соглашался Филатов. А поваренок из глубины кухни кричал тонко и нервно: – Дверь закрывайте! Сколько можно говорить! Холоду напустили! Виктор Васильевич вышел, подталкивая легонько Виталия в спину, а Филатов так и остался стоять внутри, у двери. – А правда… вас как зовут? – спросил тут же Виталий. – Какая разница, – не успокоившись еще, словно самому себе, сказал Виктор Васильевич и тут же спросил: – Слушай, а что это у вас весь день музыка? Действительно, здесь, в центре нового города, да и в старом на Каляева было то же – из редких дюралевых репродукторов на столбах разносились глухие неразборчивые марши. – Не знаю, праздник какой-то, – ответил Виталий, втягивая голову в поднятый воротник куртки. Они сбежали с дороги вниз, мимо закрытого на зиму дощатого тира, пошли по узкому под высоченными черными липами тротуару – к парку имени Воровского. Над раскачивающимися кронами лип металось шумное воронье и словно радовалось, дурноголосое, ветру этому и холоду. |