
Онлайн книга «Глубокое бурение»
Например, Предвечный Тай-Мярген. Якобы он ползет через Небытие, пожирая его, и оставляет след, и след этот — Бытие. Даже если и так, то откуда взялся Предвечный? Непонятно. А еще философия утверждает, что из Бытия сами собой появились Патриархи, и уж они-то, лепя куличики из Бытия же, получили Среду Обитания, и стали в ней жить. Сами появились? И почему «лепили», а не «раскатывали»? — Среда ведь плоская! Сплошные вопросы. А рядом — сплошные ответы. Но гордость спрашивать не позволяет… — Эй, вы куда? — Гын вскочил с валуна, на котором сидел, защищая подступы к Патриарху. — Мы-то? — Дын и Бздын стали разглядывать камни на берегу. — Да так, гуляем. — Гуляйте-ка в другую сторону, — распорядился мудрец. — А почему? — возмутился Бздын. — Ты здесь сидишь, а нам нельзя? Мы ничем не хуже! А ну, пусти! — Знаю я, зачем идете. Знаний на халяву хотите! — А хоть бы и знаний, тебе-то что! — не унимался Бздын. — И правда, — забормотал добродушный Дын, — Гын, может, вместе пойдем? Ну ведь интересно же, что ты в самом деле? Искушение. Мало того, что Гын-Рытркын сам себя искушал, так еще и эти Рытркыны за него взялись. — Не пущу! — возопил он. — Сам не пойду, и вас не пущу! — Ну почему? — огорчился Дын. — Да жлобяра потому что, — психанул Бздын. — Тут ему, понимаешь, все дадено, слушай и вникай, а он ерепенится — сам да сам! Пойми ты, мудрец недоделанный — время дорого! Сегодня эту возможность упустим — завтра поздно будет, сам себе не простишь. Вот уйдет Патриарх — и сам ничего не узнаешь, и другим рассказать не сможешь. Это какая возможность всем философам нос утереть! Ой, чего дерешься-то! Гын вновь поднял посох, которым только что огрел Бздына. — Мимо меня никто не пройдет! Но тут Дын поступил уж очень подло. Он закричал: «Бздын, беги!» — и бросился на Гына, пытаясь выхватить у него палку. Как более опытный, Рытркын-оригинал извернулся, и так треснул Дыну по башке, что у того даже мозги через уши вылетели, и поверженный мудрец пал ниц. Видя, как Рытркын, грозный, убивает своего Дына, оставшийся в живых Бздын побежал к Патриарху, вопя о помощи, но посох, метко брошенный Гыном, пробил бегущему затылок и вышел из горла через клюв. Бздын тоже упал, как подкошенный, дернулся пару раз — и замер. Гын, в ужасе взирая на дело рук своих, встал на колени перед телом Дына и начал исступленно грызть ногти. Потом встал, выдернул посох из головы Бздына и побрел к задумчивому Патриарху. Море шумело у ног, мокрые камни мешали идти, мудрец, спотыкаясь и падая, разбил в щепы палку, и стер ноги в кровь. Гын-Рытркын понимал, что когда он вернется — все будет иначе, и ничего непоправимого не случилось, но легче ему от этого не становилось. А Патриарх становился все ближе и ближе, такой невозможный — и такой желанный. Вернулся Дол-Бярды только под вечер, потрясенный до глубины души. — Чего, чего там было? — окружили воина товарищи. — Не знаю, — бесцветным голосом ответил победитель. — Но отныне буду делать это каждый день. Суровая физиономия единственного профессионального бойца в экспедиции расплылась в глупейшей ухмылке. — Сейчас я всех этих бичей!.. — засопел Ботва. — Я им покажу!.. Пан-рухха пришлось едва ли не связывать, чтобы он не натворил глупостей. — Пустите, — металась воинская кляча, и мудрец поразился, откуда во флегматичном Ботве столько страсти. — Во что воина превратили, быдлы! — Вообще-то они циритэли, — заметил Гуй-Помойс. — Да хоть бильмандо, — ревел Ботва. — Хозяин, очнись! Но Дол-Бярды рухнул на тюфяк, набитый травой, и забылся счастливым сном. На следующее утро с Ботвой и воином в пещере остались Тым-Тыгдым и Раздолбаи, а Тып-Ойжон, Ыц-Тойбол и Гуй-Помойс отправились с визитом к Великой Матери. — Пришли, сынки? — обрадовалась Матерь. — Ох, и силен ваш Бердыш. — Дол-Бярды, — сухо поправил старый ходок. — Да ладно тебе, крепыш, — бабища шутейно пихнула Гуй-Помойса, и тот едва устоял на ногах. — Что, тоже бороться хотите? — Зачем? — испугались все трое. Матерь снова засмеялась: — Да шучу, шучу. Нельзя мне, я уж понесла… — Что понесли? Куда? Смех у Великой Матери, хоть и странный для гостей, а все-таки приятный, долгим эхом раскатывался по пещере. — Ох, сынки, и веселые же вы! А откуда, по вашему, дети берутся? — Кто откуда берется? Вы вообще о чем? — Тып-Ойжон был деморализован — он впервые не понимал вообще ничего. — Ну как же… — растерялась и сама Великая Матерь. — А вы-то как на свет появились? Папка с мамкой есть у вас? — Я на дереве вырос, — ответил Ыц-Тойбол. — А что такое папка с мамкой? — Меня нашли в борзянке, — сказал мудрец. — Но я ничего не понимаю. — А я это… вообще из выгребной ямы вылез, — признался старый ходок. Матерь опять приготовилась зареветь, но Тып-Ойжон помешал ей: — Эмоции потом. Что тут у вас происходит? Происходили у циритэли вещи поистине удивительные. С незапамятных времен, еще даже когда и гор здесь в помине не было, Великая Матерь уже рожала детей. Суть процесса сводилась к следующему — по крайней мере, так это понял мудрец, — уд мужика представляет из себя часть хитрого устройства, аппарата размножения. В контакте со второй частью устройства, находящейся внутри бабы, аппарат начинает работать, и через определенное время баба рожает: то есть аппарат воспроизводит копию циритэли в миниатюре, и копия называется ребенок. Эти ребенки — или дети — вырастают, и сами становятся мужиком или бабой, но до обряда инициации с ними ничего не ясно. Чтобы баба понесла — то есть чтобы аппарат размножения начал работать — циритэли занимаются любовью, то есть тем, чем вчера занимались Дол-Бярды с Великой Матерью. Процесс до безумия приятный, особенно для мужиков, поэтому они так трепетно относятся к своим удам. — И ваш-то вчера, — вновь рассмеялась Матерь, — все ведь понял, не знаю как. Видали: как схватит мужика за хозяйство, тот и скис. — Эй, погоди! — растерялся Ыц-Тойбол. — А у Дол-Бярды что, тоже хозяйство? Матерь задумалась — и не нашла что ответить: — Чем же это он меня вчера так утомил? Тып-Ойжон успокоил ее: — Он и сам утомился. И тоже не понял, отчего. Визитеры собрались уже откланяться, но Великая Матерь не отпустила их просто так. |