Книга Волшебники, страница 34 – Лев Гроссман

— Не понимаю?

— Быть магом — это нечто совершенно иное, — шпарил, как по нотам, блондин. — Магии нельзя научиться. Ее надо разжевать и переварить. Вы должны составить одно целое с ней, а она — с вами. Маг, произнося заклинание, не перебирает в уме Первичные, Вторичные, Третичные и Четвертичные условия. Не вспоминает, какая нынче фаза луны, который водоем к нему ближе всего и когда он в последний раз подтирал задницу. Когда он хочет произнести заклинание, он его произносит, когда хочет взлететь — летит, когда хочет убрать посуду — она убирается.

Он произнес что-то, стукнул по столу, и тарелки стали укладываться в стопки, как намагниченные.

— Заучить что-то наизусть — еще не все, Квентин. Принципы магии познаются не одной головой, а костями, кровью, печенкой, сердцем, вот этим вот. — Он ухватил себя сквозь халат между ног и потряс. — Мы внедрим язык магии в самую твою сущность, чтобы он был при тебе всегда, а не только при подготовке к экзаменам. Здесь тебя ждут не мистические приключения, Квентин. Процесс будет долгим, болезненным и скучным, — громко выкрикнул он последнее слово. — Скучным до одури. Вот для чего ты здесь. Пребывание в Южном Брекбиллсе ты будешь вспоминать без всякого удовольствия, смею тебя заверить.

Квентин выслушал его молча. Этот человек, упорно не называвший своего имени и ссылавшийся на свой пенис, не особенно ему нравился.

— Каким образом можно что-то познать костями? И всем остальным? — спросил он, продолжая подкреплять истощившийся организм.

— Это трудно, очень трудно. Не всем удается.

— А что будет, если и я не смогу?

— Ничего. Вернешься обратно в Брекбиллс, получишь степень. Проживешь всю жизнь как второразрядный маг. Со многими так бывает. Возможно, ты даже не поймешь, что потерпел неудачу.

Квентин решил, что с ним ничего подобного не случится — но ведь так думают все, и с кем-то, согласно статистике, это все же случается. Оладьи ему приелись.

— Фогг говорит, у тебя хорошие руки, — немного смягчился блондин. — Покажи что-нибудь.

Пальцы у Квентина еще не совсем отошли после работы крыльями, но он все же взял со стола нож, острый и, кажется, с приличной балансировкой. Тщательно вытер его салфеткой, зажал между мизинцем и безымянным пальцем левой руки, довел, крутя, до большого и подкинул к самому потолку. При падении ножу полагалось воткнуться между растопыренными пальцами в стол, но смотреть для пущего эффекта следовало не на него, а на публику.

Блондин подставил под нож булку и презрительно бросил ее на стол.

— Глупо так рисковать. Ступай к друзьям, они должны быть на крыше Западной башни. — Он показал Квентину дверь. — Уроки начнутся днем.

Как скажете, мистер Приколист, подумал Квентин и встал. Блондин тоже встал и с разочарованным видом зашлепал в другую сторону.

Южный Брекбиллс был точной копией американского. Это придавало уверенности, хотя английский загородный дом восемнадцатого века выглядел как-то нелепо в антарктической ледовой пустыне. Крыша Западной башни, вымощенная гладкой каменной плиткой и огражденная по краю каменной стенкой, была открыта стихиям. Какие-то чары согревали и защищали от ветра воздух над ней, но под этим условным теплом, как в оранжерее морозной зимой, чувствовался глубоко въевшийся холод.

Здесь действительно собралась вся их группа. Студенты стояли по трое-четверо и разговаривали, омытые непривычным антарктическим светом. После перелета на юг талии у всех стали тоньше, плечи окрепли, скулы и челюсти резко обрисовались. Взгляд Квентина упал на красивую, худую, растерянную Элис.

— Хонк-хонк-хонк-хонк-хонк! — крикнула Дженет, увидев его. Все засмеялись, но у него создалось впечатление, что она повторяется.

— Отпадное местечко, а? — с деланой беззаботностью сказал Джош. — Как по-твоему?

— Да ничего вроде, — ответил Квентин. — Когда там у нас заплыв в голом виде?

— Тут я дал маху, — признался Элиот (тоже, наверно, не в первый раз), — но догола мы все же разделись.

Среди одинаковых белых пижам Квентин чувствовал себя, как один из пациентов в психушке. Интересно, скучает ли Элиот по своему тайному бойфренду, кем бы тот ни был.

— В столовой мне встретилась сестра Рэтчед. [21] — Карманов в пижаме не было, и Квентин не знал, куда девать руки. — Вернее, брат. Он объяснил мне, какой я дурак и какую он мне устроит веселую жизнь.

— Ты проспал нашу ознакомительную беседу. Это профессор Маяковский.

— Маяковский… ведь это бывший декан?

— Сын его, — сказал Элиот. — Я давно интересуюсь, что с ним такое стряслось — теперь ясно.

Маяковский-старший был самым мощным магом в интернациональном препсоставе 1930-1940-х годов. Брекбиллс, где раньше преподавали почти исключительно английскую и американскую магию, в тридцатые поддался моде на мультикультуру. Профессора за огромные деньги импортировались со всего света, чем дальше, тем лучше: колдуны в плетеных юбках с островков Микронезии, согбенные чародеи-кальянщики из кофеен внутреннего Каира, синелицые туарегские некроманты с юга Марокко. Маяковского, по слухам, привезли из Сибири, где местные шаманские традиции смешивались с изощренными московскими методами, завезенными туда узниками ГУЛАГа.

— Каким же лохом надо быть, чтобы получить эту должность, — заметил Джош.

— Может, он сам хотел, — сказал Квентин. — Может, ему тут нравится. Такой рай для любителей одиночества.

— Ты, пожалуй, был прав, — отклонился от темы Элиот, — я здесь долго не выдержу. — Он потрогал свою заросшую щеку. — У меня аллергия на это место. — Он пощупал пижаму. — Что это, не пятно ли?

— Все нормально, — потрепала его по плечу Дженет. — Выдержал же ты в Орегоне — хочешь сказать, что здесь еще хуже?

— Может, он, если хорошо попросить, снова превратит меня в гуся.

— Ну уж нет! — вскрикнула Элис. — Забыли уже, как ели букашек?

— Что значит «ну уж нет»? Как мы, по-твоему, вернемся назад?

— Знаете, что мне в гусиной жизни нравится больше всего? — сказал Джош. — Где захочешь, там и покакаешь.

— Я назад не вернусь. — Элиот бросил белую гальку в белую пустоту, где она сразу же растворилась. — Перелечу отсюда в Австралию или Новую Зеландию — там виноделие на подъеме. Какой-нибудь славный овцевод возьмет меня к себе, будет поить совиньоном и превратит мою печень в чудесную фуа-гра.

— Профессор Маяковский может превратить тебя в птицу киви, — вставил Джош.

— Киви не умеют летать.

— И он, по-моему, не тот тип, чтобы идти кому-то навстречу, — сказала Элис.

— Он много времени проводит один — может, нам стоит его пожалеть? — внес предложение Квентин.