Книга Зов Сирены, страница 51 – Вера Колочкова

— Не знаю, Жень. По-моему, странный способ освобождения.

— А ты помоги мне, Мить!

— Чем же?

— Пойдем на встречу вместе… Я ведь уже ему встречу назначила.

— Когда?

— Завра вечером, в кафе «Синица». Знаешь?

— Знаю.

— Придешь?

— Приду.

— Тогда в семь часов… Сможешь?

— Смогу.

— Спасибо, Мить! Значит, завтра в семь! Я тебя в скверике напротив кафе подожду, хорошо? Ну, чтобы войти вместе.

— Хочешь показать ему, что ты не одна?

— Нет, не в этом дело… Ну, может, чуточку и в этом. Просто с тобой я увереннее себя чувствовать буду.

— Хорошо, я понял. Я приду, Жень. До завтра.

— До завтра, Мить.

* * *

Вику он поначалу не увидел, когда следующим вечером вышел из офиса. Глянул на часы, понял, что опаздывает на встречу с Женей, быстро пошел к машине. А Вика будто из-под земли выросла, преградила ему дорогу:

— Постой, Мить, поговорить надо.

— Здравствуй, Вика. Извини, но я тороплюсь. Да и не о чем нам уже говорить, все сказано.

— Куда ты торопишься? У тебя появилась другая женщина? Говори, это так, да?!

Голос ее дрожал высокими нотками, вплывая по спирали в истерику. О, как хорошо Митя знал эти нотки… А раньше они казались ему посылом ревности. Да, раньше многое представлялось в другой тональности — на фоне желтого болезненного тумана, в котором плавал, как наркоман. Но теперь-то не было никакого тумана! Чего ж он по-прежнему опасается этих ноток?

— Я тороплюсь туда, куда считаю нужным торопиться, — произнес Митя твердо. — Я свободный человек, Вика. Дай мне пройти, я действительно тороплюсь.

— Хорошо. Хорошо… Да, пусть будет так, ты свободный человек, да… Но… Дай мне время, Митя! Поговорим, и поедешь! Всего пять минут, не больше. Обещаю тебе. Всего пять минут.

Он глянул на нее осторожно: слишком уж разительная перемена в голосе произошла — от истерических ноток к суровой резкости. И глаза смотрят вполне трезво. Правда, тени под глазами такие ужасные, будто Вика три ночи не спала. И лицо бледное, без грамма косметики… Вика — и без косметики? Странно. А может, и впрямь случилось что?

— Ну чего так смотришь? Ужасно выгляжу, да? — предвосхитила она его вопрос. — Да, я знаю, что ужасно… Не сплю совсем, не могу… А сегодня днем чуть из окна не выбросилась. Как подумаю, что ты… Как ты со мной, будто я для тебя никто… Мне ведь Дашка рассказала, что ты даже в квартиру подняться не захотел, ее вызвал. Дотащил до лифта, и все… Тебе не противно было меня трогать, когда до лифта тащил? Может, противно, а?

— Вика, перестань. Я не понимаю, в чем трагедия. Все когда-нибудь расстаются, это нормально.

— А для меня не нормально! Ты слышишь? Для меня не нормально, не нормально! Я уже несколько дней не живу, а мучаюсь, будто у меня внутри огонь горит! Все, все внутри сгорело! Я еле ноги передвигаю, неужели ты не видишь?

— Ну, я не думаю, что это как-то с нашим расставанием связано. Может, ты больна? Сходи к врачу. А лучше — к психоаналитику.

— К врачу? Ты издеваешься надо мной, да? Неужели ты не понимаешь, что это все… Что это только с тобой связано? Что я не могу тебя потерять? Ты не понимаешь, как это больно, когда теряешь то, что… Что…

— Что раньше принадлежало тебе? Полностью и безоговорочно, и душа, и тело?

— Да, да, если хочешь… Это для меня хуже смерти. Правда… Вот ты сейчас стоишь передо мной, такой в себе уверенный, такой чужой, такой… Уже не мой… Да, наверное, я больна, Митя. Ты прав. Ты — моя болезнь. И только ты можешь спасти меня. Ведь ты не хочешь, чтобы я умерла? Неужели ты мне откажешь в том, чтобы… Чтобы я жила, Митя? Ведь ты не жестокий человек, я знаю… Прошу тебя!

— Ой, ну хватит. Не преувеличивай, Вик. Оставь этот монолог для книжного романа.

— Какого романа?

— Ну… Помнится, ты собиралась писать романы.

— Глупости говоришь, Митя… Какие романы? Вся моя несчастная жизнь — уже готовый роман. И только ты можешь переписать ее набело. Только ты, больше никто. Повторяю — только ты можешь меня спасти.

— Не надо такого пафоса, умоляю. Смешно слушать, правда.

— Смешно? Тебе смешно? Я дошла до последней точки, а тебе смешно? Я умираю, а тебе смешно!

— Да ладно, Вика, не умрешь. Поживешь еще. Дай мне пройти, опаздываю.

— Нет! Погоди еще, Мить. Ты не можешь со мной так, я же люблю тебя! Я очень люблю тебя! Я поняла, я… Я буду другой, Мить, обещаю.

— Не будешь ты другой. Да и не любишь. И не любила.

— Нет, я люблю тебя, люблю!

— Кого любят, Вик, тому желают добра и хотят сделать его счастливым. А тебе просто хотелось держать меня рядом. И все. Тебе совершенно было наплевать, счастлив я или нет.

— Да, ты прав. Да, в этом моя проблема, я согласна. Может, я не умею любить по-настоящему, да. Но мне от этого не легче, Митя! Ты ушел, и такая пустота кругом, такая невыносимая мука, что хочется биться головой о стену, расцарапать себе в кровь лицо, это так ужасно, Митя, пойми… Не уходи, пожалуйста. Я безумно тебя люблю.

— Боже… Да ты пойми, Вик, не бывает любовь безумной! Безумной бывает несчастная страсть, у которой нет ничего общего с любовью. Когда любят — радуются и смеются, а не страдают и не сходят с ума.

— Значит, у тебя уже есть?.. Есть с кем радоваться и смеяться? А мне что, умирать? Но это невозможно, нет… Или ты вернешься ко мне, или я… Это будет на твоей совести, Митя!

— Ой, только не надо меня пугать, ладно? Все, прости, у меня нет больше ни минуты… Дай пройти, Вика!

Митя взял ее за плечи, отодвинул, как посторонний предмет, шагнул к машине, плюхнулся на сиденье, торопливо захлопнул дверь. Боковым зрением видел, как она быстро пошла куда-то, роясь в сумочке. Ага, наверняка ключи от машины ищет… Точно, вон ее машина стоит, у обочины припаркована. В погоню, что ли, собралась? Этого еще не хватало!

Вика точно за ним поехала. В шпионов решила поиграть.

«И не свернешь никуда, не оторвешься, а время поджимает, — думал про себя Митя. — А впрочем… Почему надо отрываться? Я что, прячусь? Если ей так приспичило, пусть поглядит, как мы с Женей в кафе зайдем… Может, и вылечится от своего болезненного безумия. Успокоится наконец».

Женя сидела на скамье в скверике, лицо ее было немного растерянным и грустным. И вообще, она была какая-то другая. Не такая загадочная, как там, в Париже, на мосту Александра Третьего. По крайней мере, глядя на нее, je suis malade уже не вспоминалась. А может, это и хорошо для Жени, что не вспоминалась…

— Привет, Жень! Извини, я опоздал, так получилось.