Онлайн книга «Зов Сирены»
|
Митя поежился, поднял воротник, заглянул в коляску. Ничего, Анюта, спи… Сейчас дойдем до конца аллеи, потом обратно… Потом и домой пора. А осень в этом году холодная выдалась, не то что в прошлом году. Еще до ноября дело не дошло, а снегом вовсю пахнет. И вообще, творится в природе что-то такое… Вкусно-холодное и невыносимо радостное. Будто счастье звенит колокольчиком. Хотя кто его знает, как оно звенит… О! А вот вам и холодные вкусности пожаловали на блюдечке! Первый снег пошел! Закружил редкими пушинками, не долетая до земли. А ветер как будто ждал. Подхватил, завьюжил спиралями… Если поднять голову и глядеть вверх, то непонятно, то ли снег с неба на землю летит, то ли, наоборот, с земли к небу подымается. Красиво… И снова будто счастье звенит. Или это телефон в кармане? Ну да, телефон… — Здравствуй, сынок! Ты где? — Я с Анюткой гуляю. А Вика дома, обед готовит. — Понятно… А мы с папой в гости к вам собрались. Можно? — Мам, ну чего ты спрашиваешь! Конечно! — Да мы ненадолго, сынок… Мне надо с Кирюшей часок грамматикой позаниматься, и потом, надо же к сочинению по «Капитанской дочке» готовиться! — Да, попал Кирка. — Что, сынок? — Да ничего, мам. Это я так. Повезло, говорю, Кирке с бабушкой-учительницей. — Митя, он очень способный мальчик! Погоди, он у меня и на ЕГЭ прекрасные баллы получит! И вообще, пора о поступлении в институт думать! — Восьмой класс, мам… — Ну и что? Самое время готовиться и строить планы! — Ага. Если учесть, что сегодня футбол по телевизору. Как с дедом засядут, так ты его и за ухо не оторвешь. Тут тебе и грамматика будет, и «Капитанская дочка» с планами, ага. — Ладно, разберемся. До вечера, сынок. — До вечера, мам. Митя сунул телефон в карман, двинулся с коляской дальше. А игривая метель как разошлась, надо же! Будто плывут они с Анюткой в снежной круговерти, в пустой аллее… Хотя нет, не в пустой. Вон навстречу идет женщина, тонкая фигурка в черном пальто, капюшон на голове. Очень медленно идет, ссутулилась, глаза вниз опустила. Наверное, за макияж боится. Вдруг ветер в лицо снежинками плюнет, разводы останутся. Вот поравнялась с ним… О боже. Он сразу и не узнал ее. Наверное, потому, что под капюшоном спряталась. Хотя и странно, что не узнал… — Вика? — спросил Митя тихо, не веря своим глазам. Подняла голову, вгляделась близоруко. Узнала, вяло махнула ладонью: — Ой, Митя… Надо же, какая встреча!.. А я, знаешь, иду, задумалась. Если бы ты меня не окликнул, точно бы мимо прошла. — Привет, Вика. Я тебя тоже с трудом узнал. Снег летит, в двух шагах ничего не видно. — Да, снег… Ой, а что это у тебя? Коляска? Надо же… Там что, ребеночек? Твой? — Мой… — Ух ты. Поздравляю. — Спасибо. — А как его зовут? — Анна Дмитриевна Никитина, моя дочь. — Анна… Красивое имя. Это в честь твоей мамы, да? — Выходит, что в честь мамы, да. — Здорово… Ну, а как ты вообще, Мить? Как живешь? — Хорошо живу. Как все. Работа, семья, дом, дети. — Значит, ты к жене вернулся? — Нет. — Что, неужели снова женился? — Да. — Хм… Поздравляю. — Спасибо, Вика. — Да пожалуйста, конечно… И что, Мить? Ты счастлив? — Да, очень. — И жену любишь? — Да, очень. — А почему так односложно отвечаешь? Как-то без оттенков… — А какие тут могут быть оттенки? Просто люблю. Просто счастлив. Нет, не хочу никаких оттенков. Хочу быть просто любимым, любящим и счастливым. — Ну что ж, я за тебя рада. Нет, правда, очень рада… Значит, хоть один грех мне твоим счастьем зачтется… Как думаешь, зачтется, а? — Не знаю… Он вдруг увидел, какие у нее грустные глаза. На губах улыбка застыла, а глаза грустные. Вот подняла руку, заправила вглубь капюшона выбившуюся на свободу темную прядь… И жест какой-то суетливый, не Викин. И вопросы такие странные задает — зачтется, не зачтется. — Изменилась я, да, Мить? — спросила она, по-прежнему улыбаясь. — Ну… — Да ладно, не говори ничего. Знаю, что изменилась. Вон и ты меня с трудом узнал. Спроси хоть ради приличия, как я живу, Мить. Или не надо, не спрашивай. Вдруг разревусь… — У тебя что-то случилось, Вика? — Да ничего не случилось. Просто… Просто я не знаю, как дальше жить. В тупик зашла, вымоталась… Вернее, это Глеб меня вымотал. Помнишь Глеба, надеюсь? Помнишь, как тебя в кафе эта курица его бывшая привела? — Ее зовут Женя, Вика. Она не курица. — Ладно, пусть не курица. Но я ж не думала тогда… Я думала, это с другими можно, как с курицами, а со мной так нельзя. А теперь он и меня держит на коротком поводке, и представь, я бегаю за ним как собачка! Но я больше не могу… Не могу, не могу. Что мне делать, а, Мить? Я будто бегу, бегу по кругу… И мучаюсь ужасно. — Не знаю, Вика. Тут я тебе не советчик. — Зато я знаю. Спрашиваю у тебя сейчас, но это от отчаяния просто. На самом деле я все ответы давно знаю. Глеб — это мое наказание. Горькое наказание за все, за всех. И за тебя в том числе. Очень уж тяжелыми оказались разбросанные мною камушки, Мить. Трудно их собирать. А может, мне уехать, а? Как ты думаешь? Отец вон в Германию к себе зовет. — Уехать? Этот Глеб тебя преследует, что ли, я не понял? — Нет, не преследует. Он вообще на меня наплевал. Скорее, это я его преследую. И ненавижу себя за это! И ничего поделать с собой не могу! А ему наплевать, наплевать! Нет, надо точно взять и уехать… Заставить себя уехать. — Значит, сама от себя сбежать хочешь? — Да… Да! Правильно, надо сбежать! Чтоб не искушаться больше этой больной любовью, вырвать себя из контекста… Как я измучилась, Мить, если бы ты знал! Ты даже представить себе не можешь, что это такое! — Ну почему же? Очень даже хорошо себе представляю. — А, ну да. Извини, забылась. Прости меня, Мить. Правда, прости. Только теперь понимаю, каково тебе со мной было. Как я тебя мучила. — Не надо, Вика, не вспоминай. Не хочу. Тем более дело прошлое. — Значит, ты теперь счастлив?.. Это хорошо. А мне надо бежать, бежать… Это правильно, да. Вика замолчала, глядя рассеянно в глубь аллеи и едва заметно покачивая головой. Потом улыбнулась и повторила зачем-то: |