Онлайн книга «Колесо в заброшенном парке»
|
— Владимирыч, это твои, что ли? — Ты, Аркадиус, пошути у меня! А хоть бы и мои… Из кружка это. Железнодорожного. Понял? Не хухры-мухры… — А его правда зовут Аркадиус? — тихонько спросил Бурик. — Нет, он просто Аркадий, — со смехом ответил Баринов. — А когда острит не в меру, то Аркадиус и есть. Ну что, команда, пустим молодежь? — Да что с вами делать… Поднимайтесь! Не помня себя от радости, мальчишки устремились по отвесной лестнице наверх. В кабине, кроме Аркадия, находилась молодая девушка, одетая в черную робу, и высокий дядька. Девушка представилась Галей. Дядька никак не представился. Наверное, этим людям, населявшим кабину, нужны были такие вот зрители-слушатели — в меру маленькие, с широко распахнутыми глазами, восхищенно глядящие на все вокруг и задающие глупые вопросы. — Так, народ, смотрите, только руками ничего не трогайте, — сказал Аркадий, исполнявший обязанности и кочегара, и, казалось, настройщика всей этой огромной, сложной машины, — все горячее. — Разве мы не понимаем? — важно ответил Бурик. — Так при ком у вас этот кружок? — При железнодорожном институте… — как можно более честным голосом ответил Добрыня. Бурик при этом неуютно поежился. — При МИИТе, что ли? — не унимался Аркадиус. — А при каком факультете? Я слышал, там несколько кружков по разным направлениям… Мальчишки впали в ступор. Ибо ни Бурик, ни Добрыня, ни, конечно, Антонио, совершенно не представляли себе, как могут называться факультеты железнодорожного вуза, и уж тем более кружкú при нем. В голове у Бурика хаотично возникали то Михеич-Джузеппе, то какие-то стрелочники (все время пьяные и непременно в чем-то виноватые)… Добрыня почему-то думал об обходчиках путей в грязных оранжевых жилетах и об угрюмых мужиках, которые на стоянках зачем-то обстукивают длинными молотками колеса поездов дальнего следования. Антонио ни о чем не думал — он с видом аборигена острова Пасхи рассматривал невиданное прежде огнедышащее чудо и не пытался вникнуть в содержание разговора. Пауза затянулась до неприличия. «Никогда Штирлиц не был так близок к провалу», — вспомнил Бурик фразу из показанного недавно старинного телесериала. Добрыня, в свою очередь, уже рисовал себе картину того, как всю компанию с позором попрут с паровоза. Но тут на помощь друзьям пришел Антонио: — Economico…. — вдруг произнес он. — Molto economico! No? [37] — Ах, на «эконо-о-мике», — протянул Аркадий. — Несчастные люди! — резюмировал до этого молчавший высокий дядька. — Кошмар! — Слушай, — зашептал Бурик Антонио. — Ты-то откуда знаешь про факультет экономики в этом… МИИТе? — Не знаю ничего про эту вашу мииту. Просто подумал, что вот такое использование пара, наверное, очень экономично — вода и уголь. И больше ничего! Это удивительно… — Ты даже не представляешь себе, как вовремя ты это ляпнул. — А что я такого сказал? Ничего такого… — Ладно, потом объясню. — Эй, а по-русски? — прервал их Баринов. — Извините, Андрей Владимирович. Просто я перевел Антонио то, что вы сказали про паровоз. — А, это другое дело. — А итальянский ты тоже в кружке железнодорожников выучил? — поинтересовалась Галя. — Нет… — Бурик потупил глаза. — В итальянской спецшколе… — Ну, мужики, тогда держите пять! — сказал Аркадий. Мальчишки по очереди растопыренными пятернями ударили по промасленной ладони в разводах угольной пыли. — Смотрите и удивляйтесь! — сказал стоящий у них за спиной Андрей Владимирович и жестом обвел кабину машиниста. Точнее сказать, кабины никакой не было — всего лишь узкий проход между топкой и тендером, так Аркадий обозвал смешной прицеп с углем. Черная панель над топкой была утыкана всевозможными кранами, вентилями, рукоятками, переключателями, рычагами и клапанами. Справа от пышущего жаром котла красовалось весело раскрашенное колесо, напоминающее штурвал, а над ним — концептуальная табличка: «Машинист! Проезд на запрещающий сигнал семафора — преступление перед ГОСУДАРСТВОМ!», несомненно, обосновавшейся тут с того самого 1929 года. Сразу над топкой шипел самоварного вида краник, закрепленный на медном змеевике. Он сердито плевался кипятком с периодичностью в пять-шесть секунд. — Так, ребята, посторонились — подтопить надо. Мальчишки буквально вжались в стены. Аркадий тем временем вооружился большой лопатой. Сам процесс напоминал кадры из фильма о Гражданской войне — боевая подруга Аркадия, Галя, отточенными движениями открывала и закрывала пасть топки, а ее вихрастый друг закидывал в ревущее пламя очередную лопату угля. Для сохранения антуража не хватало только чумазого белогвардейца с винтовкой… Через несколько минут безмолвного наблюдения за процессом топки и оглядывания интерьера кабины со стороны мальчишек посыпались глупые, но выразительные вопросы: — А что это у вас такое, все время без пятнадцати восемь? — поинтересовался Бурик. — Гхм… — сказал Андрей Владимирович. — Это манометр. — Что вы говорите… Я смотрю, здесь вообще много этих… манометров. И вообще, приборов. — Меньше, чем в самолете, — усмехнулся Аркадий. — Как же вы в них разбираетесь? — спросил Добрыня. — Да на них же все написано. На рукоятках тоже. «Форсунка…» — прочитал Бурик на одной из них. — И в самом деле… — А этот что показывает? — осведомился Добрыня. — Этот? Давление в котле. Дойдет стрелка до двенадцати — видишь, черта — можно будет ехать. Аркадий покрутил продолговатую ручку на котле, бросил взгляд на приборы и начал спускаться по лесенке вниз. Бурик потихоньку переводил Антонио весь разговор. — Неужели в самом деле можно? — удивленно спросил он. — Не знаю… Но очень хочется. Нас, наверное, не возьмут… — А поедете? — спросил Добрыня Андрея Владимировича. — Ребята, ну какие могут быть гарантии? — ответил тот. — Машина старая, неизвестно еще, что выкинет. Вот завтра поедем точно, будем его на «боеготовность» проверять… А сегодня — так, профилактика… — За-автра… — Ну что вы там, клапан открыли? — закричал снизу Аркадий, — Давай, трави помаленьку! Предохранительный клапан проверили с карлсоновской ловкостью. Сбоку с шипением полетели клубы белого пара. Совсем как в кино… Давление в котле начало расти, стрелка медленно, но неумолимо поползла вверх. |