Онлайн книга «Последний поезд»
|
Пули звякнули по металлу, одна из них задела рюкзак у меня на спине. Тело толстяка вздрагивало, точно оживая. — Андрей, залезай. Это ж надо — я совсем забыл про Марину, пожалуй, впервые со дня Последнего Поезда. — Что уставился? Скорее. Я выпустил длинную очередь и, кувыркнувшись по крыше, влез внутрь машины. — Что ты задумала? — Тихо! — Ты умеешь? Она не ответила, отыскивая что-то на приборной панели. Наконец, надавив на какие-то кнопки, и дернув за обмотанный изолентой рычаг, Марина повернулась ко мне. Сказала: — Держись. Мне понравилось, как она это сказала. Над головой загудело. Ожили лопасти — машина задрожала, передав свою дрожь мне. Неужели полетим? Крыша осталась внизу. Я, не отрываясь, смотрел в выпуклое, как глаз твари, окно. Площадь с памятником Ленину. Прямо под памятником — гора трупов. Стрелки суетятся, стреляют в воздух. Я и не заметил, как рассвело, — всего за какие–то десять-пятнадцать минут. Нас спасла темнота, выходит, цена Теплой Птицы и есть эти самые десять-пятнадцать минут. Занесенные снегом полуразрушенные дома, заводы, домишки и заводики Калуги сливались внизу в чистый лист. Я ухватился за поручень. Страшно… и весело. Вертолет с синим брюхом заходил то с одной стороны, то с другой, то зависал сверху. Высунувшийся из кабины стрелок жарил из автомата. Марина, вцепившись в рычаг управления, смотрела перед собой. Когда начиналась пальба, ругалась сквозь зубы. Было заметно, что ей нелегко управлять этой махиной. От напряжения на шее вздулась синяя жилка. Я по мере сил старался утихомирить стрелка. Когда синебрюхий вертолет зашел сбоку и стрелок оказался, как на ладони, мой автомат чихнул и замер. Пока я — зубами, до боли, — развязывал рюкзак, менял обойму (патронов в нем осталось с гулькин нос), в выпуклом окне показался лес и — сердце мое радостно забилось — разрезающая его светлой нитью железная дорога. Вдруг оторвемся? Преследователи подбирались все ближе. Стрелок палил без передышки, пытаясь попасть в Марину. Пилот, должно быть, такой же толстяк в желтой фуражке, как оставшийся на крыше Калужской городской администрации, качнул машину в нашу сторону; два вертолета едва не столкнулись. Стрелок заорал на него, и преследователи исчезли в беременных снегом облаках. — Отстали, — выдохнул я. Рано радовался. Синебрюхая вертушка появилась из облаков, блестя винтом на солнце. Я отчетливо увидел стрелка — кажется, даже разглядел черные волоски в горбатом носу. — Подымай, — крикнул стрелок, разбазарив обойму. Я выстрелил, надеясь, что попаду в затемненное пространство внутри вертушки, — туда, где, по моим прикидкам, должен находиться пилот. Находился он там и по прикидкам судьбы. Короткий крик известил, что я не промахнулся. — Молодец! — крикнула Марина. Я высунулся наружу. Холодный ветер схватил за горло. Вертолет стрелков будто висел над железнодорожной насыпью. Лопасти, главная и хвостовая, вращались с не уменьшающейся скоростью. Но вот он опустил нос, словно козленок, желающий бодаться, резко ушел в сторону и рухнул в стороне от полотна дороги, где вырос багрово-желтый столб, мгновенно затянутый черным дымом. Все-таки оторвались! Я вспомнил снующих по площади стрелков. Что, суки, съели? Скорее всего, мы единственные, кто выжил во время калужской зачистки. Почему-то вспомнилась и старуха, как беспомощно она пила воду из рук Марины. Вовремя оставила землю: по рассказам, стрелки зачастую пытают и истязают своих жертв… Я посмотрел на спину Марины. «Бабу живьем берите. Позабавимся!». Так кричал командир стрелков. Едва ли Марина представляет, от чего нам удалось оторваться. Над люком — красная лампочка, высвечивающая буквы: «Выход». Куда отсюда можно выйти? Разве только на облако… По полу рассыпан концентрат, валяется окурок самокрутки. А это что? Я поднял обложку от книги. «Библия» — истертые золотистые буквы. Что-то знакомое в этом странном названии. Кажется, это как-то связано с Галей, с утром на светлой террасе… Задумавшись, я подобрал с пола окурок, развернул тонкую обгорелую бумагу. Буквы хлынули мне в глаза. «и солнце стало мрачно как власяница, и луна сделалась как кровь. И звезды небесные пали на землю, как смоковница, потрясаемая сильным ветром, роняет незрелые смоквы свои. И небо скрылось, свившись как свиток; и всякая гора и остров двинулись с мест своих»[1]. Так вот значит, как это было! Я представил (или вспомнил?): багровый шар, поглотивший солнце, красные полосы на небе, словно росчерки гигантского пера. Дрожь под ногами или в ногах и, — особенно ярко, — медленно падающий, дрожащий от ветра осенний лист. Осенний лист в разгар лета… Вертолет начал снижаться. Из-за леса показался разрушенный городок — кучи битого кирпича, воронки, полные зеленой жидкости. Посреди городка — башня, похожая на гигантский стебель борщевика. — Андрей? — Да? — Я не могу посадить его. Я… забыла! В голосе Марины звенело отчаянье. Несмотря на ее усилия, скорость машины не падала, и даже мне стало ясно: если попытаться сесть, нас размажет по земле. Ровная поверхность — это смерть, но… — Поворачивай к лесу! Марина потянула обмотанную синей лентой рукоятку. Вертолет взял влево. Лопасти, казалось, застыли на месте, но я знал, что они бешено вращаются. Машина понеслась над макушками елей, поднимая белые вихри. — Ты можешь хоть немного сбросить скорость? — заорал я. Снежная пыль проникала в кабину, колола лицо, попадала в рот. — Попробую! — Ну? — Я уже сбросила! Совсем ничего не почувствовал. — Сделай наклон и вылезай! Марина кивнула, надавила на рукоятку. Скоро вертолет запашет носом… Она покинула место пилота и, скрючившись рядом со мной, встала напротив шевелящейся снежной стены — бледная и решительная. Многолетние кроны затрещали. Сила, сопротивляться которой было невозможно, выдернула меня из машины и швырнула на деревья. Я полетел вниз, пытаясь зацепиться за ветки, обдирая сучьями руки. Вслед устремился хвост с вращающимся винтом. Но я падал быстрее. Земля ударила меня. — Андрей, — сквозь муть я увидел Марину. Сел, встряхнул головой. В ушах гудело — я потрогал мочку, на пальцах осталась кровь. |