Книга Последний поезд, страница 90 – Василий Гавриленко

— Помню.

— Уйти в Джунгли, жить там, растить наше дитя — ведь это и есть Серебристая Рыбка. Неужели Лорд-мэр не простит нас?

— Простит.

Мне показалось, что я ответил ей достаточно уверенно.

Простит? Едва ли. Лорд-мэр, он же Невзоров, он же отец Никодим заигрался и, очевидно, наша с Мариной казнь станет лишь эпизодом его игры. Нужно бежать отсюда.

Я приблизился к стене: камень. Попробовал на прочность решетку — прутья даже не шелохнулись. Пол — бетон. А главное, — усталость, ворочающееся в душе неверие, что нам и на этот раз удастся спастись. Ну, куда отсюда сбежишь? Как хорошо, что темнота, и Марина не видит отчаяния, наверняка отразившегося на моем лице.

Скрежет у двери заставил меня встрепенуться. Кто-то идет! Возможно, Лорд-мэр или его посланник, с тем, чтобы объявить нам: «Вы помилованы».

Сердце беспокойно стучало в груди. Дыхание срывалось.

Под потолком вспыхнула желтая лампочка. Я зажмурился. Когда распахнул веки, увидел стоящего в узком пространстве между моей и Марининой клетками Киркорова. Все лучше, чем тьма и отчаяние…

Киркоров угрюмо смотрел на меня. Марина сидела на деревянном настиле в своей камере; она словно не заметила его появления.

— Чего ты приперся сюда, мразь? — не выдержал я. — Хочешь спеть нам?

Киркоров откинул со лба седые волосы.

— Прибереги свое остроумие для виселицы, Островцев. Я пришел не к тебе.

Он повернулся к Марине. Та равнодушно взглянула на него и отвернулась к стене.

— Послушай, — Киркоров взялся за прутья ее клетки, — я шишка при Лорд-мэре и в моих силах… Короче, я могу открыть твою клетку. Пойдешь со мной?

Меня захлестнуло бешенство, но тут же сменилось холодным, как сталь на морозе, пониманием: да, это единственный выход.

— Пойдем со мной, Марина, — увещевал Киркоров.– Зачем тебе сдыхать с диким? Он, каким был в Джунглях, таким и остался… Лорд-мэр присвоил мне статус певца Армии, и со временем я стану конунгом.

— Он прав, Марина, — негромко сказал я. — Иди с ним.

Киркоров удивленно обернулся.

— Слышишь? Даже дикий понял, что к чему.

Марина вдруг прекратила рассматривать стенку, кинула на меня пылающий взгляд.

— Иди с ним! — крикнул я.

— Пошли вы оба на хуй, — отчетливо сказала она и прилегла на настил, свернувшись калачиком.

Что-то тяжелое свалилось с плеч…

Киркоров в сердцах ударил кулаком по железному пруту, тонко зазвеневшему.

— Сука паршивая, — процедил он сквозь зубы. — Шлюха. Не хочешь по своей воле, я заставлю. А для начала трахну на глазах у твоего дикаря…

— Киркоров! — заорал я, бросаясь к решетке. — Я убью тебя.

Он засмеялся.

Марина лежала на настиле, как будто и не подозревая, что речь идет о ней.

Киркоров достал из-за пазухи ключ. Ухмыляясь, взглянул на меня.

— Убью, Киркоров.

Крутанув ключ, он отпер лязгнувшую дверцу. Марина поднялась с настила, сжимая что-то в правом кулаке.

Кулак угодил Киркорову в плечо, тот охнул, но тут же перехватил руку Марины, вывернул ее. Небольшой камень упал на бетонный пол. Крик боли огласил застенок.

— Киркоров, прекрати, — прохрипел я, желая, чтоб темнота застила мои глаза, но, как назло, происходящее было видно отчетливо. Прижав Марину к решетке, Киркоров резким движением задрал на ней свитер. Блеснуло тело — округлый живот, груди с темными сосками. Руки насильника накрыли два бледных холмика, сдавили. Марина закричала, пытаясь высвободиться из железной хватки.

Я отвернулся. Глаза кипели. Мне хотелось умереть, хотелось, чтобы тело мое ощущало страшную боль. Вздернув рукав толстовки, я вцепился зубами в руку чуть ниже локтя. Сдавил. Во рту стало солоно. Что-то закапало на пол.

— Сука!

Киркоров метался по камере Марины, натыкаясь на решетку и стены. В единственном его глазу торчал значок «Работник парковки №56». Кровавая слеза стекала по щеке.

Марина одернула свитер, подняла с пола камень.

— Убей его.

Киркоров прекратил слепую пляску и опустился на колени в сыром углу. Марина шагнула к нему, поднимая камень.

— Темнота, — бормотал Киркоров, щупая руками значок, но не решаясь вынуть его. — Шлюха дикаря погрузила в темноту.

Марина опустила руку.

— Лучше быть шлюхой дикаря, чем предателем.

Но Киркоров не слышал ее, бормоча в углу про темноту, обступившую со всех сторон.

В застенок вбежал стрелок. Замер, глядя на Марину, стоящую с камнем в руке.

— Что за хуйня? — вскрикнул он, выдергивая из кобуры пистолет. — И отлучиться нельзя.

— Боец, угомонись, — поспешил крикнуть я. — Певец Армии пытался изнасиловать заключенную.

Стрелок взглянул на Киркорова, выругался.

— Ты, — обратился к Марине, — положи камень и отступи туда.

Та благоразумно выполнила распоряжение.

Стрелок помог Киркорову подняться, вывел из камеры. Загремел ключами.

— Давай к выходу, куриная слепота.

Щелкнул выключатель, лампочка погасла; мы с Мариной остались в темноте, схожей с той, в которую только что погрузился Киркоров.

10. Побег

В круглом окошке под самым потолком — свет. Значит, утро. Начало нашего с Мариной последнего дня. Начало конца.

Кто-то тяжелый навалился на меня, придавил к настилу. Я увидел казнь — как это будет: плотные ряды стрелков, ухмыляющегося Лорд-мэра, палача в противогазе, слепого Киркорова, поющего фальшивым голосом. Марина, ну зачем мы пришли в резервацию?

Я приподнялся на локтях. Марина лежала на спине, глядя в потолок. Луч света застрял в ее волосах.

— Марина.

— Андрей, я не хочу ни о чем говорить и думать.

Отвернулась к стенке.

Понятно. Мне не впервой дожидаться казни, и то на душе паршиво. Разве к этому можно привыкнуть?

Почему саднит рука? Ах, да, вчерашнее посещение Киркорова… Я закатал рукав — синий след от моих же зубов, кожа вспухла. Пальцы с трудом сжимаются в кулак. Как такими держать заточку?

Держать заточку… Это мысль игрока во мне, жителя Русских Джунглей. Целая жизнь — даже чуть больше, чем жизнь — прошла с тех пор, как я встретил Марину на Поляне. И вот теперь мы умрем, и мое умение орудовать заточкой не поможет.

Черт! Неужели нельзя думать о чем-то другом, кроме как о смерти?

Каково это — сорваться в бездну с петлей на шее? Что будет там, за гранью?