Онлайн книга «Фронтовик стреляет наповал»
|
– Плохо мне. – Нельзя так пить, вы все-таки женщина, не грузчик. – Горе у меня. Андрей остановился резко. – Горе в семьях убитых водителя и инкассатора. Семьи у них остались, детишки. Эльвира жалко улыбнулась. – Да, жалко. Андрей обозлился на нее. Не сложилась личная жизнь, это понятно. У миллионов советских женщин сейчас судьба такая. Убили их мужей, любимых, женихов на войне или умерли в госпиталях от ран. Но это не повод напиваться в хлам. Тем более ее Пашка в бегах. Наверное, и не вспоминает об избраннице, проматывая награбленные деньги. В кабинете Эльвира попросила воды, жадно выпила полный стакан. – Готовая я, допрашивайте. – Как и где вы познакомились с Нырковым? – На работе. Он инкассацию у нас делал. Год-полтора назад. Думала – повезло. Молодой, неженатый, собой хорош, не алкаш. Постепенно встречаться стали. Он подарки приносил – то конфет, то бутылку вина. Не жадный. – Как у него с выпивкой? – Да никак. Пил редко, по праздникам. И не бабник, редкое качество у мужиков ныне. – Никаких разговоров о деньгах, об ограблении он не заводил? – Никогда. И о работе ничего не говорил. Я как-то поинтересовалась – что он чувствует, когда рядом миллионы в сумках лежат? А он: «Они же не мои, работа такая». – А товарищи у него были? – Не припомню, чтобы видела его с кем-нибудь. Прямо нелюдимый какой-то. Но это черта характера, не преступление. – О фронте не вспоминал? – Я даже расспрашивала: «Наверное, страшно там?» – А он: «Не могу вспоминать, тяжело. Кровь, грязь, холод». Никаких зацепок. Уже напоследок задал вопрос: – Вы же видели его раздетым? – Хотите спросить – спала ли я с ним? Да, спала. – Вы неправильно меня поняли. Есть ли у него на теле особые приметы? Ну – родинки, шрамы от ранений. Судя по автобиографии – ранение в ногу у Ныркова было, должен быть рубец. – Татуировки на бедрах. – Какие же? – Он говорил – с юности еще. На правом бедре два колокола, а на левом – парусник. Андрей аж подскочил. Это не просто красивые картинки. Для уголовника и человека осведомленного каждый рисунок расскажет о том, за что сидел обладатель тату, сколько ходок, как себя в лагере или тюрьме вел, не ссучился ли. А конкретно по Ныркову: колокола – отсидел от звонка до звонка, а парусник с расправленными парусами – мечты о свободе. Не простые наколки, воровские. Только на инкассаторском теле быть не должны, туда судимых не берут. Андрей подтолкнул к женщине лист бумаги и карандаш. – Попробуйте изобразить. – Что вы, какая из меня художница? Я не умею. – Хотя бы схематически. Женщина нарисовала две ноги. На правой – два колокола, за их языки, вернее – за веревки, тянет человек. А на левом бедре – парусник, две мачты, паруса ветром наполнены. – Ну вот, а говорили – не умеете. А шрамы на теле, рубцы – были? – Нет, гладкое тело, уж я каждый сантиметр знаю. – Спасибо. Подпишите внизу каждого листа. Мною прочитано, записано верно. И подпись. Женщина расписалась, встала. – Скажите, а что ему будет? – От десяти лет до расстрела. Глаза женщины наполнились слезами. – Он не пытался выйти с вами на связь? Скажем – по телефону? – Нет, я его уже три дня не видела. – Если позвонит или как-то свяжется, сообщите нам. Пусть лучше сдастся. Иначе застрелим при задержании. Рано или поздно мы все равно его найдем. Страна великая, а спрятаться негде. Женщина ушла. Андрей вскочил сразу. Где же Николай? Новость о наколках выводила на след. Сидел Нырков-то, в зоне наколки сделал. В автобиографии наврал все. Если сидел, должно быть личное дело, учетная карточка в архивах. Там обязательно будут фигурировать особые приметы. По наколкам можно определить – кто это. А Нырков – не настоящая фамилия. Документы купил или своровал. Но как он мог устроиться инкассатором? А с другой стороны – вполне может быть, что решил завязать с преступным прошлым. Раздобыл документы, устроился на работу. Мешки таскать или на стройке горбатиться не захотел. А инкассатор – при оружии, деньги рядом, душу греют. Только вопрос возникает. Если преступление замыслил, зачем два года ждал? А не замысливал, почему совершил? Вопросов много, ответов нет. Вошел Николай, лицо озабоченное. Сразу увидел блеск в глазах Андрея. – С дамочкой беседовал? Что нарыл? – Нырков не тот человек, за кого себя выдает. Бывший уголовник, сиделец. – Факты! – Наколки на бедрах. Парусник и колокола. Тунина, полюбовница Ныркова, рисунки сделала. Можешь полюбоваться. Николай листок взял, покрутил в руках. – Похоже, ты прав. Выходит – двойное дно у Ныркова. Для всех – фронтовик, ранен был. Сейчас – инкассатор, можно сказать – человек честный, порядочный. Но в автобиографии о судимости и слова нет. Да и не взяли бы его в службу. – Николай, ты начальник. Делай запрос в архив. – Это непременно. Стало быть, куплены документы или сворованы, фото наклеено. Вот же гад! – Характеристике – грош цена в базарный день. – Да за бутылку водки сделали в домоуправлении. Ты объясни, откуда отдельная квартира? Ее не купишь, по документам за Нырковым числится, ордер есть. – Ни хрена себе! – Вот что. Я запрос в Москву, в архив сделаю. А ты в Подольск завтра, в архив Минобороны. Кто такой Нырков, где воевал, кем? – Бумага нужна, запрос официальный. С подписью и печатью. – Напиши, я у начальства подпишу. На следующий день первой утренней электричкой оба опера выехали в Москву. Николай – в архив НКВД, а Андрею предстояла пересадка и в Подольск. Он вез с собой папку, изъятую в отделе инкассации. В ней фото, автобиография с подробностями. Много времени отняло согласование, допуск в архив. – Мне в архив не надо, пусть ваш сотрудник найдет учетную карточку или личное дело. Я даже в руки брать не буду, ваш сотрудник мне покажет, – вскипел Андрей. Время уходило, а он пока не сдвинулся ни на шаг. В автобиографии была дата призыва и военкомат, призвавший в армию. Сведения скудные, неполные. Но все-таки сотрудники установили армию, дивизию, полк, где служил Нырков. Призывали его в 1943 году, и документы оформлены надлежащим образом. Это призванные в 1941–1942 годах, когда неразбериха была, эвакуировались сами военкоматы, а иногда сгорали от бомбежек, либо их уничтожали сами работники военкоматов. |