Онлайн книга «Жить»
|
— Ужинайте! — а сам пошел искать его на деревенский скотный двор. У него все было не как у людей — вместо того, чтобы помогать матери по хозяйству, кормил чужих овец. Когда я пришел, Юцин вываливал из корзины траву и спрашивал скотника Ван Си: — Моих овечек тоже зарежут? К тому времени осталось только шесть овец. — Нет. Без овец не будет навоза, а нам в коммуне нужно удобрение. Когда я услышал, как Юцин волнуется за своих овечек, я перестал злиться, только потрепал его по волосам. Мы пошли домой. Он увидел, что я не сержусь, и радостно сказал: — Моих овечек не зарежут! — Лучше бы их зарезали! После ужина мы отправились варить сталь. Я подливал воду, Фэнся веером раздувала огонь, Цзячжэнь и Юцин собирали хворост. В полночь вся деревня уснула, я сменил воду в бочке три раза, а сталь всё еще не сварилась. Цзячжэнь, мокрая от пота, притащила охапку хвороста и опустилась на землю. Я ей сказал: — Как бы ты не заболела… — Я здорова, только сил нет. Юцин прислонился к дереву и задремал. Фэнся из последних сил махала веером. Я потряс ее за плечо. Она решила, что я хочу ее сменить, и замотала головой. Но я показал ей на Юцина. Она поняла, что надо отнести его домой. Вдруг из хлева донеслось блеянье. Юцин радостно засмеялся, открыл глаза и сказал: — Это мои овечки! Я рассердился: — Не твои, а народной коммуны! От испуга с него слетел сон, и он уставился на меня. Цзячжэнь попросила: — Не пугай его! А ему шепнула: — Спи! Он кивнул, закрыл глаза и тут же уснул. Я посадил его на спину Фэнся и знаками велел ей возвращаться с ним домой и ложиться спать. Мы с Цзячжэнь сели у огня. Ночь была холодная. Цзячжэнь так устала, что еле руками ворочала. Я ей сказал: — Положи голову мне на плечо и спи. Тут меня и самого сон сморил. Я с ним немного поборолся, бросил в огонь последнюю охапку и уснул. Вдруг меня разбудил грохот. Я увидел, что бочка опрокинулась и по земле разливается горящий бензин. А я накрыт одежей Цзячжэнь. Я вскочил, обежал два раза вокруг бочки, не нашел жену, испугался и стал ее звать. Она тихо отозвалась со стороны пруда. Оказалось, она не спала, подкидывала ветки в огонь, а потом вода почти вся выкипела, и Цзячжэнь пошла с ведром к пруду. Она и пустые-то ведра еле поднимала. Когда шла обратно, отдыхала каждые пять шагов, а все равно все разлила. Когда второй раз набирала воду, поскользнулась и упала, опять все расплескала и не могла встать. Так и лежала, пока бочка не опрокинулась и я не проснулся. Я поднял ее, увидел, что она не ушиблась, и слегка успокоился. Мы сели погреться у огня и увидели, что дно бочки расплавилось. Цзячжэнь запричитала: — Это я виновата! — Нет, это я проспал! Я посадил ее под дерево, а сам побежал докладывать бригадиру. Когда-то там жили мы, потом Лун Эр, а теперь вот бригадир. Я позвал его: — Товарищ бригадир! — Кто там? — Это я, Фугуй! У бочки дно расплавилось! — Сталь сварилась? — Нет. — Ну и что ты орешь, дурак? Я побоялся его второй раз звать, решил, что сначала отнесу Цзячжэнь в больницу, а потом разберемся с бочкой. Побежал домой и растолкал Фэнся: один я уже Цзячжэнь на закорках до города не дотащил бы. Когда я нес Цзячжэнь, она все время ворчала: — Я здорова, не хочу в больницу! Она просто не хотела платить за лечение. Я ей сказал: — Врач посмотрит и скажет, здорова ты или нет. Потом я устал, и Фэнся взяла мать на закорки. Она так живо затопала по дороге, что Цзячжэнь успокоилась и сказала: — А Фэнся наша выросла! Потом вдруг всплакнула: — Если бы не та болезнь… Я ответил: — Зачем вспоминать, что быльем поросло… Врач сказал, что у Цзячжэнь размягчение костей, это не лечится. Надо ее отнести домой и кормить получше. Может, ей еще хуже станет, а может, так останется. Обратно ее тащила тоже Фэнся. Я всю дорогу думал, что жизнь кончается и что Цзячжэнь не прожила со мной ни одного счастливого дня. А она даже обрадовалась: — Ну и хорошо, что не лечится — откуда нам взять деньги на лечение! Возле деревни она сказала: — Теперь пойду сама, не надо пугать Юцина. И даже не захотела, чтобы мы вели ее под руки. Вдруг мы услышали барабаны и гонги и увидели бригадира, за которым шла целая толпа. Он нас заприметил, замахал руками и крикнул: — Фугуй, ваша семья совершила подвиг! Я не понял, о чем это он. А потом разглядел, что двое парней тащат груду железа, из которой тут торчит полкотла, там погнутые прутья, а сверху привязана красная лента. Бригадир сказал: — Какие вы молодцы, наварили к празднику стали! Мы идем в уезд докладывать! Я-то думал, как ему сказать про бочку, а тут такое везение. Бригадир похлопал меня по плечу: — Из этой стали сделаем три снаряда для Чан Кайши: одним выстрелим ему по кровати, другим по столу, третьим по овчарне. Он взмахнул рукой, народ опять заколотил в гонги и барабаны и пошел вперед. Бригадир обернулся и крикнул мне вслед: — Фугуй, сегодня в столовой пирожки. В каждый пирожок запекли по овце — одно мясо! Про себя я подумал, что, если бы Юцин не насоветовал наливать в бочку воды, сталь сварилась бы давным-давно. Юцин встретил нас на пороге со слезами на глазах: — Они зарезали моих овечек! Он долго горевал. Вставал рано утром и слонялся без дела: до школы было еще много времени, а траву срезать было незачем. Потом завтракал и шел в школу, делая крюк, чтобы поглядеть на скотный двор. Трех буйволов не зарезали только потому, что на них пахали. Рис в столовой тоже подходил к концу. Бригадир несколько раз брал с собой с десяток парней с коромыслами и ходил в коммуну за едой. Но возвращались они пустые. Наконец он сказал: — Все идите в город покупать котлы — теперь будете готовить дома. Столовая раздала оставшийся рис по числу людей в семье. Нам досталось только на три дня. Хорошо еще, нам надо было только месяц перебиться до нового урожая. Теперь в деревне стали записывать трудодни. Мне в день записывали десять очков, Цзячжэнь, если бы не болела, получала бы восемь, а так только четыре, а Фэнся сказали, что она крепкая, и писали ей семь очков. Цзячжэнь сказала бригадиру: |