Онлайн книга «Надсада»
|
И они знали, что искали. — Пустые ручьи, — бормотал иной раз, ни к кому не обращаясь, смуглолицый. — Пустые… Ну хоть бы золотник наклюнулся… Хоть бы один, чтобы знать, что не зря мы здесь. Неужели старики ошибались… — О каких стариках толкуешь? — спросил однажды Данила. Тот поднял голову, будто раздумывая, отвечать, нет ли… Глаза блеснули, но не зло — привиделась в них Даниле даже какая-то безнадежность. — Знали мы таких, лет тридцать, как померли. Они-то и утверждали, что в давние времена обитала в этих краях небольшая колония староверов, которые и мыли здесь золотишко, откупаясь им от властей, а заодно уж обменивая золото на уездном базаре на нужную им мануфактуру. — И че ж было дале? — А что бывает, когда не угоден властям, да еще и знаешь, где богатство… Выкурили, конечно. И кто тут же, в тайге, лег, кого — в острог. Женщин и детей расселили по богадельням. Ну а пострадать за веру наш русский человек всегда за честь почитал… «Так вот откуда остатки землянок на другом болотном острове. Не иначе, как от староверов…» Белов часто и много размышлял над не поддающимся объяснению вопросом: что заставляло деда его Ануфрия Захаровича жить в отдалении от всех людей? За ради какой надобности надо было мучать отрешением от себе подобных и жену свою, и деток? Чего искал он иль от чего спасался? «Не иначе, как дед мой происходил от староверческого корня, — понимал теперь Данила. — Отсюда и знание его, за которое положил семью…» Догадка эта так поразила его, что захотелось вытянуть из открывшегося для откровенного разговора Иванова все, что тот мог слышать и знать о давно минувшем. — Ну а старики, те откуда знали? Тож были из староверов? Иннокентий переглянулся с напарником. — Выжить можно было, только следуя известной поговорке: бей своих, чтобы чужие боялись. Но я это так, шучу… Вообще же старики были правильные, с умом, преданные своему делу и своей стране. — Да уж своими-то они были разве тока Сатане, Сатане и служили… — Если следовать вашей логике, Данила Афанасьич, Сатана — Ленин, а приспешники его — коммунисты… — Ты меня, Иннокентий, за язык-то не лови, вить знашь, что не о том я… И не партком здесь, а тайга. Тебе — мачеха, мне — мать родна. — О чем же? — О том, что к коммунистам примазалась разная нечисть. Под эту марку и били людишек. Оборотни, в опчем. — А ты полагаешь, что так называемые истинные коммунисты были другими?.. Вопрос Иванова был настолько откровенным и неожиданным для Белова, что тот не сразу смог собраться с мыслями, раздумывая: намеренно ли задан иль к слову пришлось? Ответил неопределенно: — Ну, этого я знать не могу, неучен. Одно скажу: оборотни были во всякое время и посередь всякого племя. От них-то и вся беда простому народишку, который они ненавидели лютой ненавистью. Иначе народишко-то получше теперешнего жил бы… Ненавидят как раз за терпеливость, некорыстность, верность вере своей православной, староверы вить тоже были люди православные. И раскол произошел не по вине простых верующих, а по вине иерархов и приспешников от верхней власти. — В целом правильно понимаешь. А по виду — не скажешь… — глядя прямо в глаза Данилы, задумчиво проговорил собеседник. В этом взгляде Белов усмотрел такую глубину опытного, знающего всю меру всякой ответственности человека, что впервые и в себе почувствовал зуд интереса к пришлым. Впервые за их «экспедицию» он забыл о всякой осторожности, подсел ближе к говорившему, готовый слушать и слышать. И они заговорили, как давние знакомые, заговорили о том, о чем думалось, что тревожило, что сидело в каждом, может, никогда в полной мере не высказанным, копившимся многие годы и вот теперь созревшим, запросившимся наружу. — Значит, книжки читаете, хотя книжных знаний здесь маловато. Опыт общения нужен. Природный ум. Насчет общения — не знаю, а вот в уме вам, Данила Афанасьич, не откажешь. Но — откуда? Всю жизнь в тайге живете, со зверьем общаетесь, на деревья молитесь… От-ку-да? — Откуда и все происходит: от матери-отца, от войны страшной, на коей за чужие спины не прятался. От родной земли. — Это все, уважаемый Данила Афанасьич, общие слова. Вернее — общие места… — Пускай общие, да — самые главные. Главней не быват. — На этом вас, простых людей, и покупают: зазывают на стройки века, поднимать целину, сгоняют с насиженной предками земли, которую собираются затопить рукотворным морем. Да мало ли куда… — Нет, Иннокентий… как тебя?.. — Федорович… — Нет, Иннокентий Федорыч, нас и гнать не нада в энти глухомани, мы сами идем. Своей волей. Потому как не пойдем мы, то и страна сгинет в тартарары. И дети наши, внуки наши будут в лакеях у какого-нибудь фюрера. Никогда в своей жизни Данила не вступал в подобные споры. Но думать — думал, благо времени для того у него имелось через край. — Тебя послушать, дак нас кругом обманывают, — добавил. — Тогда и жить не нада… — Жить — надо. Но жить с умом. Те старики, о которых я говорил, своих сыновей в рабфаки определили. Выучили, по службе продвинули. А сыновья уже их сыновей — еще дальше пошли. И так из поколения в поколение отпрыски их будут подниматься все выше и выше. И достигнут той вершины, когда при любой власти, при любой формации они будут неуязвимы. Даже если все будет рушиться вокруг. — Че ж это за неприкасаемые такие?.. — Истинная власть всегда сопряжена с наличием денежной массы. Количество денежной массы определяется концентрацией власти в одних руках или в руках некой группы, клана. В том непреложный закон экономики и власти. — Значица, золото вам понадобилось, чтобы иметь больше власти? — Золото понадобилось не лично нам с Петром Игнатьичем. Мы здесь, если такой ответ тебя устроит, с позволения своего ведомства. Но рассуждаешь ты, Данила Афанасьич, в правильном направлении. Деньги особенно нужны, когда ослабляется государство, а мы — люди государевы. Чтобы государство не ослаблялось, должен быть в запасе какой-то задел. Скажу больше: в семьях тех стариков сохранилось предание о том, что в этих местах обязательно должно быть золото. Вот мы и решили на собственный страх и риск проверить эту информацию. Ну а лучше всего представиться геологами, хотя к геологии мы не имеем никакого отношения. — Мил человек, — вмешался доселе молчавший Воробей. — Я почитай полсотни лет хаживаю в энтих местах, все ручейки и речушки избродил, но никада не слыхивал о золотишке. Не слыхивал и о староверах. — Может, просто не придавали значения разговорам? — Бабы — треплют, энто быват. Мужики, када примут по грамм триста, — тож болтают. Но де ж хвакты? Да ежели б оно было б, дак че ж бы творилось вокруг! Народу б сколь навалило!.. До смертоубивства б!.. |